— Разве это ему вредно? Здесь так хорошо! — ответила Тамара, немного повеселев.
— Если он уже давно здесь — тогда да, потому что ранним утром бывает ещё больше росы, чем сейчас.
— Не делайте этого больше, пан Коримский, — обратилась она к Николаю.
— Постараюсь, сударыня.
И они зашагали все трое по лесной дороге.
— Если бы Маргита знала, кто к ней идёт, она поднялась бы вам навстречу, — сказал доктор, когда они стояли над Горкой.
— Позвольте, я пойду за ней, — тут же предложил Николай.
— Нет! — воскликнула Тамара, но было уже поздно, Николай убежал.
— Пан доктор, вы слышали наш разговор? — обратилась она к стоящему рядом, когда Николай исчез.
— Только конец.
— Это правда, что он умрёт?
Её синие глаза смотрели со страданием в лицо молодого врача, которое вдруг побледнело.
— Если Иисус Христос не поможет — да. Мы пока безуспешно пытаемся найти для него лекарство.
— А что нужно сделать, чтобы Он помог?
— Верить, молиться и ещё раз верить.
— Так просите же Его, если вы знаете, что Он может помочь.
Нельзя же такому молодому умереть!
Она страстно прижимала сложенные руки к своей груди.
— Я и молюсь, сударыня, и не один я. И мы уверены, что молитвы наши будут услышаны. Однако оставим этот разговор, сударыня, нам могут помешать… Вы видите там слева тот маленький домик?
— О, так далеко я не вижу, — вздохнула она. — Что там?
— Небольшой дом. Там мы теперь будем жить.
— Там? А почему не в Горке?
— Там ельник кругом — это хорошо для здоровья, а в Горку мы будем приходить.
— А верхом вы не будете ездить?
— Попозже будем, а теперь Никуша из-за головокружения ещё не может держаться в седле.
— Мне отец тоже не позволяет ездить верхом, но я так люблю верховую езду!
Вы улыбаетесь, думаете, наверное, что я непослушна?
— Простите, но я думаю, что вы не любите вообще кому-либо подчиняться и не терпите запретов. Не так ли?
Она опустила свои густые ресницы, наклонила голову в знак согласия, а потом снова посмотрела на него.
— Я вас прошу, скажите, пожалуйста, при встрече моему отцу, что верховая езда мне не вредит, чтобы он не запрещал мне её.
— О, это я с доброй совестью могу ему сказать. И вообще, сударыня, когда я смотрю на ваши глаза, я вспоминаю одну из недавних моих пациенток. Временами она вообще не видела, иногда видела плохо, а временами — хорошо. С Божией помощью я переселил её в другой климат. Она перестала запираться в доме, послушалась моего совета и таким образом хорошо закалилась.
Хотя её нежные руки и цвет её лица немного пострадали от этого, её здоровье вернулось, и зрение полностью восстановилось. Не считайте меня назойливым, если я вам посмею посоветовать: оставьте все медикаменты, все изысканные яства, питайтесь здоровой простой пищей, особенно нашим хорошим молоком и ржаным хлебом. Поработайте хотя бы час с перерывами в саду. Вставайте так рано, как сегодня и ездите верхом на прогулки. Оставьте на время все книги и журналы, будто их нет, и скоро вы увидите не только наш домик, но и все деревья за ним.
Слова ободрения текли из уст молодого россиянина искренне, с доверительной сердечностью. Какое удручённое страхом сердце не возликовало бы, окрылённое такой радостной надеждой? Не погружаться далее во мрак! Какое счастье!
— Пан доктор, я всё это охотно и с благодарностью выполню, потому что я очень боюсь ослепнуть, но отец мой из-за своих опасений будет мне мешать, и мне придётся тогда постоянно настаивать на своём, действовать против его воли, а это будет меня раздражать и вредить мне. Но это можно бы и изменить. Отец мой говорил вчера, что он намеревается взять врача в Подолин, чтобы он мог за мной постоянно наблюдать. Не могли бы вы стать моим врачом?
— Охотно, ваша милость, — ответил молодой доктор, краснея. — Я буду счастлив, если вы мне доверитесь. Только я не знаю, согласится ли маркиз с тем, чтобы я приходил в Подолин каждый день, а не жил, бы там, потому что Никуша не хотел бы оставаться без меня, а я посвятил себя ему на всё время, пока он во мне нуждается.
— О, конечно, из-за меня вы не должны его оставить, в этом и не было бы необходимости. Значит, вы согласны стать, моим врачом? Отец мне не откажет. До сих пор я всегда сопротивлялась лечению. Если я в первый раз уступлю, то и он пойдёт на уступки.
Но вы меня не будете мучить, как другие врачи, не правда ли?
— Я не знаю, что ваша милость понимает под словом «мучить».
Я лишь требую от своих пациентов послушания, иначе тотчас прекращаю лечение.
Одно я вам могу обещать, что я не стану вас МУЧИТЬ ни осмотрами, ни медикаментами, как я уже сказал.
— Вашу руку, господин доктор!
Она протянула ему свою тонкую, украшенную сверкающими кольцами руку, и Он осторожно её пожал. Ему казалось сном, что он вдруг стал врачом этой знатной дамы.
Между тем, Николай нашёл Маргиту в саду, где она собирала букет для него.
По его мокрой от росы обуви сестра заметила, что он уже был на прогулке. Она протянула ему букет, но он его не взял, а только поцеловал ей руку, и коротко сообщил, зачем он пришёл и кому она может подарить эти цветы.
— Она хочет посмотреть, где ты живёшь. Ах, она такая красивая, что даже этот бледно-розовый гиацинт не может с ней сравниться. Но подумать только, душа её в полной тьме: она не знает Иисуса Христа и ещё никогда ничего о Нём не слышала.
— Что ты, Никуша, это невозможно, — сказала Маргита испуганно.
Когда они поспешили вверх по холму, брат рассказал сестре о разговоре, который произошёл между ним и очаровательной приезжей.
Через несколько минут Маргита уже смотрела на эту прелестную фею и с грустью думала: «Она бела, как ангел, а Христа не знает. Она светит, как звёздочка на весеннем небе, и всё же она не имеет света… Она приехала из Египта язычницей. И всё же сложение её такое же, как моё. Наверное, никто не заботился о её душе. Но ты не будешь блуждать в темноте, дорогая, нет!».
Ничего удивительного, что Маргита от разгоревшейся в сердце любви забыла о разнице в положении, отделявшей её от маркизы Орано, и что она после взаимного представления искренне обняла свою прелестную соседку и протянула ей букет белых нарциссов в знак приветствия. Маркиза обняла её, и они поцеловались. Они раз и навсегда приняли друг друга в свои сердца.
— Мне очень хотелось посмотреть, где вы живёте, — сказала Тамара, но какое счастье, что я вижу вас, и притом так рано.
— Это замечательно, сударыня, но непонятно как это вас так рано отпустили,
— удивилась Маргита.
— Я потихоньку ушла. У нас ещё все спят. Но хорошо, что вы мне об этом напомнили, — воскликнула Тамара, — мне ведь пора возвращаться домой! Мои компаньонки испугаются и отец тоже, если обнаружат моё отсутствие. Проводите меня хотя бы немного, чтобы нам не сразу расстаться.
— О, разумеется, мы проводим вашу милость! Если бы я не опасалась, что ваши домашние будут беспокоиться, то очень бы просила вас спуститься к нам вниз.
— О, мы обязательно придём к вам! Орфа и Ася вчера уже весь день радовались этой возможности, и в особенности я. Когда я услышала, что вы живёте за горой, мне сразу захотелось отправиться в Подолин. Мне также сказали, что вы помогали в устройстве моих комнат. Я вам очень благодарна.
— Мне доставило удовольствие послужить вам, дорогая Тамара. Я тоже-очень радовалась вашему приезду! Но извините, что я вас так называю!
— Я прошу вас называть меня именно так, потому что и я хотела бы называть вас просто Маргитой. Мне это имя очень нравится. А если вы будете говорить мне «ваша милость», то и я должна величать вас по вашему титулу.. не правда ли? Лучше просто называть друг друга по имени, хорошо?
— Если позволите, с удовольствием!
Так они, увлечённые приятным разговором, в котором господа почти не участвовали, пришли к тому месту, где был привязан конь, уже нетерпеливо бивший копытами. Аурелий подсадил маркизу, лёгкую, как пушинку, в седло. Никуша держал поводья и цветы пока она садилась, а потом он передал ей и то и другое.