Анечка застала баронессу в слезах, уставшую, и вскоре сон закрыл её глаза.
На другое утро больная вдруг попросила у неё бумагу и карандаш. Дрожащей рукой она написала письмо на шести страницах.
Написать адрес на конверте у неё уже не хватило сил. Поэтому она продиктовала его молодой девушке. Письмо предназначалось пану Николаю Орловскому и было тотчас отправлено по назначению. Всё это так её утомило, что состояние больной сильно ухудшилось.
А пан провизор всё не шёл. Анечка знала, что он в это время проводит собрание. Вызвать его оттуда она не могла. А вдруг дама теперь умрёт? Барона не было, и никто не знал, где он. Ах, если бы она была готова умереть!
Со слезами на глазах Анечка осмелилась спросить тихо лежащую больную, верит ли она в Иисуса Христа.
— Да, верю, — ответила женщина тихо, — прочтите мне о Нём; мне кажется, что я слышу пение?
— Да, это поют в собрании. Теперь кончилась песня, но они ещё будут петь.
— Нельзя ли открыть дверь, чтобы мне лучше было слышно?
— Конечно, можно! Я обе двери открою, может быть, мы услышим и пана Урзина.
— Девушка с радостью выполнила просьбу больной, ив комнату проникли невыразимо трогательные печальные слова песни:
«Где сыщет здесь в мире душа кров родной?
Кто даст ей здесь мирный приют и покой?
Не может сулить этот мир у себя Приюта, где зло не коснётся тебя.
Нет, нет, нет, нет! Он нам чужой;
Лишь в мире небесном есть полный покой».
Баронесса уже не лежала, а сидела в подушках, и её горячая рука бессильно лежала в руке девушки. Ах, зачем Урэин выбрал именно эту печальную песню? Как она трогала сердце бедной оставленной женщины!
«Живущим с надеждой на Бога живой
Устроил он город на небе святой,
Сходящий в сиянье для нас, как венец, — То кров ли родной и обитель сердец?
Да, да, да, да! То кров родной,
И мне со святыми там вечный покой.
Возьми ж и меня, мой Спаситель, к Себе,
Где вечно звучит аллилуйя Тебе!
Так рвётся душа пред тобой предстоять
И песнью любви Твою кровь прославлять.
Жди, жди! Скоро время придёт,
И в горнее место тебя Он возьмёт.
Надейся, душа, близко родина к нам.
Быть может, недолго, и будешь ты там.
Борись до конца, будь верна и терпи!
Ты примешь венец после трудной борьбы.
Радость, радость там у Отца
Всех ждёт претерпевших нас здесь до конца».
По щекам баронессы текли слёзы. «Ах, — подумала Анечка, — ещё никогда пан провизор не говорил так хорошо, как в этот час». Она видела Иисуса Христа перед собой не в Иерусалиме, а идущим по улицам Подграда, ищущим потерянное, словно Он стоял перед собранием и призывал: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей?». Так ясно и просто, пан провизор ещё никогда не говорил, хотя он всегда проповедывал так, будто перед ним сидели совершенно несведущие люди, которым надо сразу сказать всё, что они должны знать, чтобы поверить в Господа Иисуса Христа и спастись.
И сегодня здесь были люди, которые завтра, возможно, уже не смогут прийти; поэтому он им сегодня так ясно указывал путь ко спасению, чтобы ищущие могли Его найти.
Но не было у него в собрании таких внимательных слушателей как в той маленькой комнатке напротив. Молодая девушка забыла баронессу, а баронесса не видела ничего вокруг и слышала, только зов Христа; «Кто жаждет, иди ко Мне и пей!». Она давно уже испытывала эту жажду, и теперь знала, что звал её Тот, Кто, может эту жажду утолить навечно. Ей казалось, что Он зовёт именно её. Душа её поднялась, как смертельно раненная птица поднимает крылья. Но сил сломанных крыльев хватило лишь для того, чтобы подняться и упасть к ногам Спасителя. Ничего она не принесла с собой. Всю свою жизнь она провела в мирской суете. Она давно уже испытывала эту жажду, и теперь она знала, что звал её Тот, Кто может эту жажду утолить навечно. Она пришла и положила своё сердце к ногам Того, Который и за неё умер на кресте. Она сделала это, как израильтянин, укушенный змеёй в пустыне: он услышал, поверил, посмотрел на вознесённого медного змея и исцелился.
Когда девушка, склонившаяся для молитвы, вспомнила, что она не одна, и испуганно повернулась к больной, та сидела с закрытыми глазами, склонив голову набок. Она была ещё жива, во выглядела так, будто умерла от счастья.
Крик Анечки был заглушён шумом поднимавшихся слушателей. Но двое eго всё-таки услышали: пани Прибовская и пан Урзин. Первая тотчас поспешила к больной и начала при помощи Анечки приводить её в чувство. Им это долго не удавалось, но, наконец, она всё же пришла в себя.
Анечка винила в случившемся себя. Она рассказала пану Урзиву, что больная пожелала сесть и послушать пение и, наверное, переутомилась от слишком долгого сидения. Но она также рассказала, какое выражение лица было у больной.
— Пора бы уже и объявиться пану барону, — сказала пани Прибовская плачущей пани
X., которая, опираясь на трость, зашла к больной. — Если это ещё продолжится, пан провизор тоже заболеет. Он это принимает так близко к сердцу. И неудивительно — такая ответственность! Ах, если бы знала об этом пани Маргита! Если бы там Никуши не было, я бы ей уже сама сообщила о происходящем здесь, но Никуше нельзя об этом знать!
— Кто бы сказал моей прелестной розе, — причитала пани X., — что она, однажды оставленная, найдёт приют в моей комнате!
— Да, ей не надо было уходить от Коримского. Там бы её на руках носили, а как бы там за ней ухаживали в случае болезни, — сказала пани Прибовская с укором.
Но она тотчас же устыдилась своих жестоких слов. Разве можно так говорить о смертельно больном человеке?
* * *
— Вы ко мне, пан Урзин, и это в воскресенье-то? Я, право, удивлён.
Доктор Раушер с нескрываемой насмешкой, недовольный тем, что кто-то нарушает его отдых, протянул «благочестивому аптекарю», как он называл Урзина, руку.
— Прошувас, доктор, будьте добры, идёмте со мной к одной больной, — попросил молодой человек без извинения. — До сего времени за ней ухаживали по советам доктора Лермонтова, однако болезнь приняла другой оборот.
— Вот как? — заинтересовался врач.
Коллега Лермонтов был ему слишком симпатичен, чтобы сразу ве отправиться к пациентке, если она сама не могла прийти.
— Она пожилая или молодая женщина?
— Средних лет. Однако разрешите обратить ваше внимание на то, что дама, к которой мы пойдём, вам знакома… Это баронесса Райнер.
Такого сообщения доктор Раушер не ожидал.
«Кто бы мог подумать! Баронесса Райнер — в прошлом «Орловская роза», бывшая жена Коримского, дочь пана Николая Орловского и мать пани Маргиты Орловской — в этой дыре, под присмотром своей бывшей няни и провизора пана Коримского», — подумал врач, когда он уже стоял у постели больной. Но ход его мыслей изменился, когда он заметил, в каком опасном состоянии она была.
Она всё ещё была красива. Но это была уже не та молодая Наталия и не Наталия Коримская. Странно — у неё был вид святой!
— Что вы думаете, пан доктор? — спросил провизор.
— Что в любой момент может наступить смерть. Но что нам делать, Урзин? Мы же не можем допустить, чтобы дочь пана Орловского умерла здесь, как падшая женщина.
— Я ещё вчера сообщил пану Орловскому о случившемся и просил его прийти и забрать пани баронессу в Орлов.
— Это вы правильно сделали. Скорый поезд прибывает в час, может быть, он уже здесь. Пойдите ему навстречу, дорогой Урзин.