— я умираю.
Она приподнялась в постели и прижала руку к сердцу. Видя, что она падает, он подхватил её. Лёд был сломан и последнее самообладание оставило его. С невыразимой болью он осознал, что единственное его счастье вернулось к нему, чтобы умереть на его руках.
— Не умирай!.. — воскликнул он в отчаянии, стараясь ласками и нежными словами привести её в чувство. — Будь моей, как прежде! Мы начнём новую жизнь! Мы понесём тебя на руках, дети и я! О, не покидай нас!
Она не отвечала, хотя он заметил, что слышит его и понимает. Она лежала в его объятиях, как сломанный цветок, с выражением боли на лице.
Вдруг у дверей послышался шорох. Коримский оглянулся и сквозь слёзы увидел прислонившегося, к притолоке бледного человека. Их глаза встретились и…
— наступил ужасный момент!
«Как ты осмеливаешься прикасаться к ней?!» — казалось, говорил угрожающий взгляд барона. «Чего тебе здесь нужно? Она моя и только моя! Она вернулась ко мне!» — казалось, возражал Коримский.
Женщина открыла глаза и посмотрела в сторону дверей. Раздался душераздирающий крик. Лишь в этот момент она осознала величину греха, совершённого ими троими, от которого здесь, на земле, не было избавления; ибо совершённое нельзя было исправить: разделённое грехом соединить было невозможно.
На крик матери прибежала Маргита и увидела, что с одной стороны кровати стоял отец, схватившийся обеими руками за голову; с другой стороны — о ужас! — склонился барон Райнер, а в постели лежала мать с каким-то странным выражением лица.
— О Боже, — сказал кто-то за спиной Маргиты, — она скончалась…
Значит взгляд её, которым она некоторое время назад провожала своих родных из комнаты, был её последним прощанием с ними.
Когда через мгновение все снова собрались в спальне, каждый понял, что убило эту женщину. Николая Коримского вынесли без сознания из комнаты. Адам и Маргита увели старика, который был безутешен. А рядом с умершей остался барон Райнер, без слов утешения со стороны других.
«Но именно он больше других сейчас нуждается в утешении и поддержке, — так думала Анечка, но она не осмеливалась затронуть скорбящего человека. — Кто бы мог ему помочь?.. Брат Урзин!»
Она выглянула за дверь, где молча стоял молодой человек.
— Вы здесь, пан Урзин? Баронесса уже скончалась, она умерла так неожиданно… Ах, какая это боль для всех! Пан Николай потерял сознание, его пришлось унести.
— А вы здесь? — удивлённо спросил провизор.
— Да, все пришли, пан.
— А кто там, у неё?
— Пан барон Райнер. Никто о нём, бедном, не заботится. Он приехал ночью, затем ушёл по делам, и вернулся как раз в тот момент, когда скончалась его жена. Ах, мне его так жаль, и я не смею заговорить с ним. Да мне ещё и экономку надо разыскать и спросить, что мы дальше будем делать с баронессой. Не может же она долго здесь оставаться.
— Идите, Анечка.
Молодой провизор отошёл от двери. Девушка видела, что он направился к постели усопшей и склонился над припавшим к ней человеком.
— Её душа теперь у Господа, — проговорил он так тихо, но трогательно, что человек рядом с ним вздрогнул. Он поднял голову и посмотрел в спокойное доброе лицо, полное сочувствия.
— Кто вы? — спросил он.
— Мирослав Урзин.
— Урзин? — Он выпрямился. — ДРУГ Степана Градского?
— Да, пан барон,
— Ах, — сказал барон, ломая руки, — вы оказали мне такое милосердие, но почему вы не подождали ещё немного, пока я не пришёл?
Мужчины поднялись.
— Пан барон, поверьте мне, я не мог иначе. Вы всё не шли и даже известия от вас не было. А пани баронессе становилось всё хуже. Наконец, я был вынужден позвать пана Орловского, потому что подумал: если Господь её хочет отозвать, лучше ей быть в это время у своего отца, чтобы не говорили потом, что провизор Коримских залечил её.
Молодой человек наклонился к усопшей матери Никуши и так же, как прежде, когда она лежала в жару, поправил подушки, бережно уложив её голову и закрыв полуоткрытые глаза. Когда он убирал с её лба упавшие пряди золотистых волос, на них упали его слёзы. Он сложил тонкие пальцы умершей на грудь, как для молитвы. Затем он вдруг взял руку мужчины, который, словно окаменев, следил за его действиями.
— Видите, пан барон, для неё теперь наступили вечный покой, мир и счастье, чего на этой грешной земле вы ей никогда не могли бы дать.
Барон понял истину этих слов. Да, он больше ничего не мог бы ей дать, если бы она помирилась с Коримским.
— Разлучённая с детьми, — продолжал Урзин, — потому что обстоятельства ей не позволяли бывать в Орлове, она чувствовала себя бездомной. А там, — Урзин показал на небо, — там не будет ни слёз, ни боли. Всё это для неё позади! Она первая ушла туда, а если вы последуете за ней, на что я надеюсь, и будете там вместе, то это никому уже боли не причинит.
Барон вдруг прислонился к молодому человеку, казавшемуся ему добрым ангелом.
— Ах, разве вы точно знаете, что она ушла туда? Мы жили без Христа, а Степан Градский говорит, что того, кто Господа не принял. Бог отвергнет.
— Но пани баронесса приняла Его, в этом я уверен.
— А кто ей указал на Него?
— Я, пан барон, я имел это счастье. Да, она Его приняла, а теперь Он принял её. Давайте, пан барон, помолимся!
Молодой человек преклонил колени. Сначала он благодарил Иисуса Христа за то, что Он найденную овечку Свою привёл, а тихую пристань. Потом он просил силы для всех, кому смерть её нанесла сильный удар, и милости помочь всем им познать путь спасения, чтобы однажды всем встретиться у престола Агнца. Барон всё это время плакал. Затем он успокоился и, поднявшись, поцеловал лоб и губы умершей супруги.
— Я благодарю вас, вы облегчили мои страдания. Да вознаградит вас Бог за это и за всё, что вы для неё сделали, — сказал он тихим голосом. — Но если вы уже столько сделали, то посоветуйте мне ещё, что мне теперь делать. Вы согласитесь, что я не могу позволить, чтобы её хоронили Орловские. И вообще я её здесь не оставлю. У меня и так ничего не осталось, пусть хотя бы её могила будет на моей родине. Здесь для неё при жизни не было места, и после смерти не будет…
— Нет, пан барон, католическая церковь едва ли допустит, чтобы её похоронили на вашем кладбище, а евангелическое кладбище только в Раковиане. Предоставьте мне, пожалуйста, средства и адрес, я всё устрою. Только об одном прошу я вас: дайте старому пану Орловскому возможность снарядить свою дочь в последний путь. Вы ему окажете милость и успокоите его боль.
— Согласен, — ответил барон после некоторого раздумья. — А теперь скажите мне, где я на это время могу остановиться? Урзин назвал ему гостиницу.
— Дрожки, на которых я приехал, стоят ещё у ворот парка.
— Тем лучше. Сообщите, пожалуйста, Орловским, что я приеду за своей женой. Когда здесь всё будет закончено, найдите меня, пожалуйста. Ведь вы теперь мой единственный друг на этой ужасной чужбине.
— О, пан барон, у вас есть ещё один Друг, Который вас любит, может утешить и помочь: Господь Иисус Христос.
Райнер склонил голову. Ещё раз простившись со своей супругой, он торопливо вышел из комнаты. Стены Орлова, казалось, рухнули на него…
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Барон Райнер вышел в одну дверь, а в другую Маргита ввела своего дедушку.
Увидев Урзина, заплаканное личико её просветлело.
— Видите, Мирослав, — воскликнула она, — матушка моя умерла, но мы все с ней помирились!
— Не плачьте, пани Маргита, — сказал молодой человек, пожимая протянутую ему руку, — она не умерла. Разве вы не знаете, что Господь сказал: «Верующий в Меня не умрёт вовек»? Она жива по-настоящему только сейчас, когда увидела Господа Иисуса Христа, вырвавшего её из всех скорбей и утешившего её. Для неё все страдания кончились. Мы остались скорбящими, но мы все должны благодарить Господа, что Он упокоил её!
Маргита вдруг успокоилась. Она наклонилась к матери. О, какая чудная истина! Иисус Христос её утешил полностью. Она теперь у Него!..