«Чего наплел старик? — думал городничий. — Посадить под арест или тем паче под суд отдать будто не за что… Но кто знает, что Чернобуров и ему подобные придумать могут, чтобы сановнику угодить…»
Приказав Кузьме готовить тройку на утро, а Федору собрать все нужное, Сергей Васильевич верхом поскакал в Ступино, сообщить обо всем дяденьке и просить побыть за него в городе.
Выслушав крестника, Семен Степанович сказал:
— С фельдмаршалом, который сей чин за придворность от Павла получил, надобно изготовиться ко всему. Возьмешь от меня все деньги наличные, пригодятся, ежели в ссылку отправят… А лучше и я с тобой во Псков… Ксюша! Собери-ка укладку с бельем да мундирное.
— Стоит ли, дяденька, вам такую даль трястись?
— Очень стоит, братец. Один все равно места не сыщу. А пока давай-ка про то не думать, чего изменить не можем, и ужинать станем. Да Моргуна позовем, чтоб старое чаем да трубкой помянуть…
— Много дымите? — с укоризной спросил Сергей Васильевич.
— Три трубки за сутки: в полдень, после обеда и вечером…
Легко сказать — «давай не думать», но большую часть дороги до Пскова, конечно, гадали о том, что ждет городничего.
Губернатор Лаба принял Непейцына вежливо и спокойно.
— Расскажите во всех частностях, что произошло, — приказал он. И, выслушав, заметил: — Вроде того я и воображал…
— Об одном прошу ваше превосходительство, — сказал Непейцын, — чтоб, кроме меня, никто не пострадал. Изволите видеть, ежели виноват, то я один. Но, право, как догадаться, что старец, который меня площадно ни за что изругал, столь высокого положения?
— Да, сановитей сего вельможи мало кто есть, хотя места государственного никакого по старости не занимает, — сказал Лаба. — Настрого мне приказал, чтоб донес, какое наложу на вас взыскание…
— Но ведь вся моя вина, что в пыль не бросился по первому зову, как дворовый его человек…
Губернатор покосился на Непейцына карим глазом. Казалось, вот-вот скажет, что понимает, сочувствует. Но нет!
— Граф очень гневался, даже сюда приехав. С трудом упросил, чтоб предоставил мне взыскивать с вас. И на прощание погрозил: «Будущим летом снова в Могилевскую вотчину через Луки поеду и ежели тех же городничего и почтмейстера увижу, то в порошок сотру…»
— И что же ваше превосходительство решили?
— Почтмейстера к в другой город сей губернии перевесть волен.
— А меня?
— Вас перевести не могу, раз Сенатом определены именно в Луки, но в моей власти представить об увольнении вас в отставку.
— Помилуйте! Но какие же приведете к тому резоны?
— О, вполне достаточные. Беспокойный характер. Странная схватка с поручиком Михельсоном, избиение приказчиков откупщика и, наконец, дерзости, сделанные графу Салтыкову. Поверьте, Правительствующий Сенат уважит мое представление, особенно ежели господин фельдмаршал суждение свое сообщит кому должно.
— Но скажите сами, ваше превосходительство, что я должен был делать? Позволить себя бранить и тащить к карете лакеям?
— Видите, подполковник, как вы судите! — покачал головой господин Лаба. — Не хотите понять, что ежели такая особа прогневалась, то надобно признать себя виноватым. Напишите его сиятельству покаянное письмо. «Повинную голову…» — знаете поговорку? А я со своей стороны приложу ходатайство о вашем прощении.
— Нет, я такого писать не стану.
— Жаль, — сказал губернатор.
— Помилуйте, ваше превосходительство, мне сорок лет, я служить хочу и уверен, что от меня великолучанам польза…
— Все сие знаю, подполковник, и потому готов поддержать ваши извинения. А ежели не хотите, то кто вам мешает искать иной службы при поддержке графа Аракчеева, который, говорят, вам благоволит?
— Но в моем послужном списке будет стоять удаление Сенатом с места за некую провинность, — возразил Непейцын. — А ежели бы я сам подал вашему превосходительству прошение об отставке?
— Такой исход может не удовлетворить графа Салтыкова, но сие я на себя возьму, раз вы мне нравитесь… И еще есть одно средство: описать во всех подробностях графу Аракчееву случившееся обстоятельство. Он, слыхать, в силе пуще прежнего при государе и ежели фельдмаршалу при встрече скажет, что вы его протеже, то, полагаю, масло прольется на бушующие волны…
— Позвольте мне подумать, — сказал Непейцын.
— Хорошо. Двое суток вам довольно?
— Да-с, в понедельник я к вам снова явлюсь.
Выслушав рассказ о разговоре с губернатором, дяденька молвил: