— Беда, Сережа! Авангард наш на рассвете зарвался за Дриссу, отсюда, никак, верстах в двадцати. А там его французы всеми силами атаковали. Будто сам Яков Петрович убит. И уж точно, что враг от нас верстах в семи, не более, на плечах Четырнадцатой дивизии. Порадовали столицу победой!.. — Властов надел кивер, поднял подбородок, чтобы застегнули чешую, натянул перчатки, поправил своего Георгия — хоть сейчас на парад. И, уже двинувшись к выходу, добавил: — Сейчас Довре приезжал. Мы направо от дороги в боевой линии станем.
Через час, едва пробравшись по обочине большака, занятого войсками, Непейцын догнал егерскую бригаду.
В пяти верстах от Клястиц, по гряде холмов, пересекавших дорогу, расположился фронт пехотных полков. На фланги выезжала кавалерия. Перед фронтом уже встал длинный ряд пушек, и артиллеристы поспешно насыпали около них земляные брустверы. Левее дороги виднелись полурастасканные на дрова избы деревни Головчицы. В версте впереди дорога переваливала за край возвышенности и пропадала из глаз. Сейчас к фронту русских приближались нестройные группы пехоты и конницы.
Когда Сергей Васильевич, оглядев все это, направился за егерями, его окликнул ехавший навстречу Яшвиль.
— Вот, брат, какие дела бывают! — указал он на дорогу. — Бегут, как овцы, сукины дети!
— Правда ли, что генерал Кульнев убит? — спросил Непейцын.
— Убит и тело постыдно врагу оставлено, — оскалил желтые длинные зубы Яшвиль. — Гусары его… — Он пустил крепкое слово. — А главная скотина — Сазонов! Сейчас с ним объяснялся, раз граф мне приказал арьергард принять. А что тут принимать? — Он снова махнул на отступавших по дороге солдат. — Говорит, будто знал приказ Кульневу не переходить за Дриссу и оттого, мол, сам с пехотой, дошедши до сей реки, остановился. А тот завлекся преследованием с одними гусарами и, сказывают, два раза сикурса просил. А потом, как стал француз в больших силах ломить, то и Сазонову не сдержать… Убитого Кульнева и десять орудий — слыханное ли дело! — в лесном дефиле бросили… А вот и гости идут! — сказал Яшвиль и, дав шпоры коню, поскакал на батарею.
Да, французы выходили на плато, и все русские, ожидавшие их в строю, смотрели сейчас в ту сторону. Сначала показались две батальонные колонны и, встав рядом, сверкнули на солнце штыками скинутых с плеча ружей. А когда Непейцын догнал егерей и разыскал Властова, таких колонн против центра и левого русского фланга оказалось уже восемь. Вот в интервалы между ними выкатились орудийные запряжки и, развернувшись, отъехали, оставив на местах три батареи. А вот и против егерей показались батальоны, дополнившие параллельную русским боевую линию.
— Невыгодное их положение: сзади довольно крутая пологость, — отметил Властов. — А нам отличную позицию Довре выбрал.
Следующие его слова заглушили пушечные выстрелы. Видно было, как наши гранаты рвутся в рядах французских батальонов. Вот метнуло огнем вверх — взорвался зарядный ящик. Заговорили и французские пушки, то и дело пыхая пламенем и окутываясь дымом.
Утром егерская бригада почти не участвовала в бою. Сначала удачные действия артиллерии, потом удар в штыки разом четырех полков пехоты в центре и одновременная атака драгун, обошедших французов по лощине, заставили врага начать отступление. Три раза на десяти верстах до Сивошина перевоза на берегу Дриссы пытались они отражать русские атаки, но каждый раз бывали снова сбиты. Из расспросов пленных узнали, что перед нами дивизия генерала Вердье — авангард корпуса Удино, далеко оторвавшийся от главных французских сил в преследовании Кульнева.
— Вот как чудно бывает, — заметил, услышав это, Властов. — Французский генерал в точности повторил ошибку Якова Петровича, но сам цел остался, оттого что, конечно, не шел при последних взводах, как Кульнев при отступлении постоянно делывал.
И в этот день, вписанный в его послужной список под именем боя при Головчицах, Непейцын не раз скакал свертывать или передвигать цепи егерей по приказу Властова, когда при отступлении врага они в стороне от большой дороги выбивали из перелесков отряды французов, заплутавшихся на извилистых берегах Нищи. И в этот день не раз слышал пронзительный визг близких пуль, а Федор опять получил «метку» — одна из них так стукнула по железным сабельным ножнам, что клинок зажало, и только с большим трудом удалось его вытащить. Но не эти подробности сохранила память Сергея Васильевича о 20 июля 1812 года. Уже под вечер, едучи рядом с Властовым по большой дороге, встретили четырех пехотных солдат, несших на шинели убитого в запятнанной кровью рубахе, с завернутой палаточным холстом нижней частью тела. Хотя солдаты шли пешеходной тропкой за канавой, но всадникам хорошо была видна русая голова, большой нос и длинные бакенбарды покойного.