— Не могу, господин полковник.
— Отчего же?
— Слово дал.
— Кому и в чем?
— Самому себе. Французов рубить, пока могу.
— Да как же рубить, когда управлять конем надобно?
— Управление у меня притом на шенкелях, по Лагериньеру идет, а сабля — в руку. — И корнет показал, как, надев петлю, сделанную на поводе, на седельную луку, освобождает правую руку и, ловко прижав ножны шпорой к боку лошади, выдернул до половины клинок.
Сергею Васильевичу уже несколько минут казалось, что раньше встречал гусара, и сейчас он вспомнил, как именно его спросил о 24-м егерском на развилке дорог у Расницы. Только теперь лицо юноши стало совсем иным — серьезным, сосредоточенным.
— А все навредите так ране, — сказал Непейцын.
Корнет, насупившись, не ответил. Объехали занявший дорогу 26-й полк. Сняв шинельные скатки и ранцы, солдаты стояли вольно, покуривая и переговариваясь.
На опушке леса, за батареей, увидели Властова. Он смотрел вперед, где в версте, не более, с дороги на пшеничное поле сворачивала колонна баварской пехоты. За первой последовали вторая и третья, за ними показались артиллерийские запряжки, которые установили пушки жерлами к лесу, и около них засуетилась прислуга. Лежавшее по обеим сторонам песчаной дороги золотистое поле было только местами, близ дороги, выкошено проходившими войсками на солому, и сейчас на его желтом фоне баварцы в их голубых мундирах напоминали ожившие васильки, особенно когда все три батальона рассыпались в цепи.
— Бейте по батарее и по пехоте, что на дороге осталась, — приказал Властов артиллерийскому офицеру и, обернувшись, увидел Непейцына. — Где же гродненцы? — спросил он, отъехав от начавших стрелять пушек, и, выслушав объяснение, повернулся к гусару: — А скажи, милок, могут ли по такому полю ваши эскадроны атаковать, ежели вот оттуда, сбоку? Там проселок выходит, который в версте не более в лесу от большой дороги отделился. Видел его?
— Видел, ваше превосходительство, — ответил корнет. — И атаковать можем, тем больше, что баварцы тоже оттуда заходят.
— Ты почем знаешь?
— Во-он они потянулись, — указал гусар. — Там, верно, лощинка, думают скрытно пройти. Видите, флюгера пик над полем мелькают.
— Молодец, усмотрел! — похвалил Властов. — Так скачи к Силину, и атакуйте с той стороны. Опрокиньте сначала их, потом стрелков ударьте во фланг. А тебе, Сергей Васильевич, новое поручение. Передай полковнику Роту, командиру Двадцать шестого полка, что прошу его — именно прошу: страсть щекотливый француз — податься вперед, потому что баварцы вот-вот пехоту пустят в штыки. А потом поезжай к батальону, что от Белого идет, и скорей сюда веди.
Полковника Рота, курчавого, носатого здоровяка, Непейцын нашел стоящим во главе полка в трехстах шагах от опушки леса.
— Мы, старые егеря, друг друга понимаем, — отозвался он на переданные слова генерала, гордо закинув голову и тряхнув бахромой эполет. — С гусарами или без оных, всегда готов врага атаковать…
— Желаю успеха, господин полковник, — сказал Непейцын. — А я поеду, встречу батальон Двадцать четвертого полка.
— Дозвольте офицера вместо вас послать, — предложил Рот.
— Не могу, генерал приказал, — ответил Непейцын. — Надобно и мне что-нибудь делать.
— Вы, по видимости, уже немало сделали, — с приятной улыбкой отозвался Рот, указывая на ордена собеседника.
У поворота на проселок мимо Сергея Васильевича прошли последние взводы гродненцев, растянувшихся в строю по четыре. Глядя на них, он вспомнил, как впервые видел полк на походе у Расниц беззаботно поющим с присвистом и бубнами. Теперь все было иначе: посадка собранная, лица строгие, обнаженные сабли у плеч. Унтер-офицеры покрикивали на гусаров, лошади набирали рысь и фыркали.
И в этот день Непейцын не участвовал в деле. Когда он с батальоном подошел к опушке, баварцы уже отступали по дороге, свернувшись в каре, атакуемые гусарами и казаками. Кое-где в пшенице мелькали наши всадники, рубившие или бравшие в плен пехотинцев.
По рассказам участников, дело прошло без малой заминки. Гусары опрокинули баварскую конницу и погнали ее по полю на стрелков. В то же время полковник Рот ударил в штыки на подошедшую по дороге пехоту, а казаки атаковали ее во фланг. Баварцы едва поспели увезти батарею и отступили, почти не нанеся нам урона.
— Ежели то была проба сбить наш арьергард, — сказал Властов, едучи с Непейцыным к Белому, — то я бы сейчас разжаловал баварского генерала, ей-богу! Ударь он, скажем, на рассвете по дороге всей пехотой и разом прорвись до поляны, где Двадцать четвертый полк и батарея, так нам бы нелегко его обратно выбить. Впрочем, не удивляюсь: никакой народ за чужие дела хорошо воевать не может.