Не выезжая на поляну, за которой снова начинался лес, простояли около часу. Но вот небо чуть посветлело. Непейцын рассмотрел, что стрелки его часов приблизились к четырем.
— Что ж, господа, не пора ли? — спросил Родионов, отдавая вестовому трубку. — Теперь можно и на рысях… Так ты, Карпов, как за мост прорвемся, сряду бери влево и дорогу на второй мост перехвати на случаи, ежели Студянкина боем задержат.
— Лезь, Стах, нам теперь передовыми идти, — сказал Паренсов, выпрастывая ногу из стремени, и мельник проворно сел на коня за поручиком.
— Ну, помогай бог, — снял папаху полковник.
За Паренсовым пошли казаки Студянкина, за ними сотня Карпова, потом Непейцын с Буткевпчем перед Ямбургским эскадроном, рижские драгуны, Родионов с остальными донцами и, наконец, Ингерманландский эскадрон, составлявший резерв и конвой пленных.
Казаки ходко подавались вперед, отрываясь от драгун.
— Прибавь рыси! — крикнул Буткевич.
Вот впереди обозначился просвет, вот деревья и вовсе отступили от дороги. Когда выехали к речке, то увидели, что сотни Студянкина уже выбираются на тот берег, — средь кустов лозняка блестели мокрые конские крупы.
Вдруг впереди сухо защелкали пистолетные выстрелы. Французские ведеты встретили наших и метнулись к лагерю.
Казаки ходко подавались вперед.
— Палаши вон! — скомандовал Буткевич.
Слева замелькали сады, избы, вот миновали церковь, за казаками свернули на мост. Впереди открылись ряды палаток, около них суета полуодетых людей, лошади, дыбящиеся у коновязей.
— Ура-а! — ревели драгуны, врываясь на французский бивак.
Выстрелы, скрежет стали, крики, ругань. Кругом — драгунские каски и мелькающие вверх-вниз палаши. Кто-то в одном белье бежит под самой грудью коня. Вот и Непейцын рубанул француза в синем с желтой грудью мундире, вскинувшего пистолет. Что-то сорвало с него шляпу. И вдруг увидел себя заскакавшим в конец лагеря к пустым коновязям, у которых валялись попоны. Повернул Голубя и съехался с Буткевичем, который вкладывал в ножны палаш.
— Ну, Сергей Васильевич, — сказал майор, — как по нотам пьесу разыграли, чем немало одолжены поручику. Первый раз ученого штабиста вижу, чтоб огня не боялся, впереди всех скакал.
Подъехал штабс-капитан Балк:
— Я, каспадин полковник, половину эскадрон пустил вдогонки, чтобы дело довершать, — доложил он. — Карашо ударяли, не правда ль, Григорий Григорьевич, старый друк?
— Правда истинная, Карлуша, — подтвердил Буткевич. — Видел, как ты здорово крестил, когда трое разом на тебя наскочили.
— Чего же не поспевал помогайть? — смеялся Балк.
— Ты сам их управил. Но где шляпа ваша, Сергей Васильевич?
— Слетела. Ремень, видно, опустить забыл, — сказал Непейцын.
— Пусть оружие в кучу складывают, скоро считать станем, — приказал Буткевич своему вахмистру. — Поедемте, господа, к барскому дому, туда, сказывают, у них все запасы свезены.
Трофеи оказались свыше ожиданий. Испуганный интендант показывал офицерам приготовленное к вывозу. Поручик куда-то пропал, и Непейцыну приходилось переводить слова француза и записывать для донесения. В сараях вокруг усадебного двора хранилось больше тысячи ковриг печеного хлеба, сто бочек водки, пять тысяч четвертей муки и овса, в загоне за усадьбой мычало двести коров.
Во время обхода этих богатств на двор въехал Родионов и обратился к Сергею Васильевичу:
— Сказывают, шляпу вам прострелили, так я велел из вьюка свою запасную достать. Не побрезгайте, коль по мерке, — и протянул папаху с красным шлыком.
Непейцын сомневался, удобно ли надеть ее при армейском мундире.
— Благодарствуйте, господин полковник, но… — начал он.
— Какое еще «но»? Вам шляпу сбили, а мне коня любимого наповал. Ведь на французском сижу, замечаете? А хорош, шельма!.. Я Карпову велел пленных счесть, которые на селе. Пока собрал полковника, двух подполковников, пять капитанов, больше четырехсот рядовых да чиновников провиантских сколько-то. Перебито, докладывал, не меньше, да ушло сотни три, прорвались на тот мост, пока Студянкин подходил. Есть что графу донесть. Ну, пойдем в комнаты, закусим, пока люди из погони вертаются, да решим, как с провиантом поступать… А, душа! Откуда? Что таков невесел?
Последние слова относились к подошедшему Паренсову.
— Я ничего, — ответил он. — Только Стаха ведь убили.
— Кого? — не сразу сообразил Родионов. — Мельника, что ли?