— Помнишь, у кого что брали? — спросил Сергей Васильевич.
— Так точно, ваше высокоблагородие! — гаркнул будочник.
— Так ступайте оба сейчас по лавкам и раздайте все обратно. Скажите: новый городничий так велел. И ежели узнаю, что хоть малость утаили, то, глядите, шкуру спущу… Марш!
— Я что же-с, — забормотал Квасов, вытирая лоб синим шелковым платком. — Ведь при господине Догадчикове того не возбранялось, раз доброхотное… Я без принуждения, но уважают…
— А при мне, прошу помнить, таковое строго запрещено, — сказал Сергей Васильевич.
— Слушаюсь! — щелкнул каблуками Квасов, сунул фуляр в карман и снова мигом нашелся: — А где изволили пристать? В городническом дому нечисто и давно не топлено, так не угодно ль ко мне-с? У нас будет покойно — ни блошки, ни клопика. Только мы с матушкой, со старушкой. В Заречной части, от кожевенных заводов вдалеке-с. И Семену Степановичу комнатку самолучшую. А то у невесты моей, у вдовы, также домик чист и комнаты аккуратны.
Сергей Васильевич глянул на Квасова: «Ну и ловок! Такого не просто смутить». И ответил:
— Спасибо, только мы уже…
— …в «Русском пире» пристали, — закончил за него дяденька.
— Туда и дайте знать, ежели что спешное. — приказал Сергей Васильевич. — А завтра в восемь утра здесь будьте.
— Слушаюсь!
— Верный знак, что обывателям поперек горла стал, — заметил дяденька, когда, миновав Соборную площадь, шли по Вознесенской улице. — Не понимаешь? Ведь с ним у гостиного мы только случаем разминулись. Сколько народу нас видело, а никто ему не сказал. Значит, хотели, чтоб явился к нам со своими мешками…
При трактире «Русский пир» оказались свободны две лучшие комнаты, и Непейцыны их заняли. Дяденька тотчас велел вынести из более просторной кровать и составить посреди два стола.
— Ты отдохни часа три, и пусть Федька всем говорит, что вышел и будешь после двух, а я пойду по лавкам.
— Проверить, все ли отдали? — догадался Сергей Васильевич.
— И за тем. Но главное, узнавши, что приехал, все чиновники сбегутся тебя визитировать, так надо хоть закуску им предложить.
— Полноте, может, и не придет никто.
— Людей не знаешь! Ручаюсь, что разве судья-лежебока не сразу соберется, а остальные за полдень все тут будут.
Городничий разделся, отстегнул ногу и прилег в халате. Федор в соседней комнате, тихонько напевая, брякал посудой.
— В трактире приборы взял? — спросил Непейцын.
— Нет-с, — показался в дверях Федя, — Семен Степанович мне велели на двенадцать персон всего уложить. Одну рюмку побили как-то. И наливки, соленья, маринады и окорока — все ступинское…
Дяденька оказался провидцем. Едва он поспел возвратиться в сопровождении двух сидельцев, несших покупки, и с Федькой разложить и расставить все на столе, а Сергей Васильевич вновь облечься в мундирное платье, как начали прибывать гости.
Первым явился почтмейстер, средних лет, поджарый, с длинной, выгнутой вперед шеей, напоминавший выбракованного из кавалерии, но еще бодрого коня. Отрекомендовав себя верным почитателем Семена Степановича, он выразил надежду заслужить расположение и его высокоблагородия как усердием к службе, так и добрым сердцем. После этого поднес письма, будто полученные только вчера, и сообщил, что уже три дня знал о вот-вот имеющем совершиться прибытии Сергея Васильевича, а также об имени его высокого покровителя. Тут была сделана пауза, после которой сниженным тоном добавлено, что, однако, о сем более никому сообщено не было — пусть всякий предстанет, каков он есть, пред справедливым оком…
Потом появился уездный лекарь, почти безмолвный немец, который, сказавши единожды «прошу полюбить и пожаловать», присел в углу и замер в явном ожидании, когда пригласят к столу.
Третьим пришел тощий офицер в армейском мундире, рекомендовался соляным приставом и безмолвно застыл в деревянной позе близ двери. На приглашение присесть ответил скороговоркой:
— Помилуйте, я при господах штаб-офицерах никогда-с, окромя кушанья…
Наконец вместе ввалились два толстых, краснолицых — судья и приказчик винного откупщика. Судья был в мундире нараспашку.
— Не затянут и два человека, хоть в бока коленом упрись! — пояснил он Непейцыну.
Спутник его, одетый в просторный сюртук табачного цвета, услышав это, сказал:
— А мой мундир, батюшка, и в рукава не вздеть стало, спину расставлять надобно…
Тут дяденька подал знак Сергею Васильевичу, и тот пригласил общество к столу, извинившись, что не может должным образом угостить, не имея пока постоянного жилища и своей кухни.