— Люди на то сыщутся, ежели научите, что и как делать.
— Я-то скажу. Рейнвейн хороший бы, телятину, желе…
Через два часа больного перенесли в дом городничего, и Ненила взялась лечить его. Она выслушала, что передал со слов штаб-лекаря Сергей Васильевич, посмотрела на свет и отвергла вино, которое купил для больного, и начала с того, что напоила офицера каким-то настоем «с семи трав», потом крепчайшим бульоном, всего один стакан которого выпарила из целой курицы, потом медом с горячей водой. Все понемногу и через каждые два-три часа круглые сутки. На третий день они с денщиком вымыли улана в корыте, одели в чистое белье, и когда Сергей Васильевич зашел к больному, тот сказал:
— Правда, ужасно, господин полковник, от поносу помереть?.. В бою был три раза, в пикетах без счету, и все ничего, а тут брюхо извело совсем… Однополчане меня, конечно, увидеть не чают, и боюсь, как бы матушке не написали…
— Так сами ей скорей пишите, что поправляетесь.
— Пробовал, да рука еще пера не держит.
— Так давайте я под вашу диктовку.
— Вы того про свой дом не напишете, что я диктовать стану.
Через неделю поручик сидел в кресле у окна, а через две, войдя в кабинет в полной форме, уже прощался с Сергеем Васильевичем и говорил взволнованно:
— Благодарю за кров, за заботы, за самую жизнь, но пуще всего за обогрение души моей… Знал я двух городничих — отца своего и его приятеля. Оба были мздоимцы, драчуны, сквернословы — наказание и горе обывателей. Спасибо, что другого мне показали. Слышал сто раз, что в России честным быть нельзя. По вас увидел иное… А сей пакетик, прошу, отдайте Ненилушке, как я уеду…
— Что в нем, Владимир Петрович?
— Образок, материнское благословение. Не бойтесь, на себе я крест, ею же данный, оставил, а сей хочу, чтобы та надела, которая меня ночами, как дитя, выхаживала. Дороже ничего нету, а подарка настоящего купить не на что. На прогоны до полка хватило бы.
— Так возьмите у меня, потом пришлете.
— Не могу-с, матушке слово дал никогда не должать…
В конце августа к городничему пришел тощий человечек в очках с оправой, связанной ниткой. Его, кажись, ни разу не встречал на улице, а может, и не замечал, такой был серенький, в обдерганном сюртучке. А тут, покашляв в кулачок, твердо назвался — учитель Кукин, и сказал, что просит его высокоблагородие заглянуть в уездное училище. Не нарочно-с, а когда мимо пойдете. Но обязательно нужно, раз образование юношества есть государственная необходимость…
— Да что у вас там? — спросил Непейцын.
— То, что начало классов по закону пятнадцатого августа, а стекла биты и дверь не закрыть. Помещаемся, если изволите знать, у Староречья…
Через час городничий зашел в училище. Да, в таком помещении нельзя заниматься с детьми. Не было целого стекла в окнах, а все проклеены полосками бумаги, на двух стенах зеленела плесень, потому что тесовая кровля, видно, прохудилась. А полы! А двери!
— Я знаю, что Аггей Савельич меня со свету сживет, — говорил человечек, следуя за городничим, — но больше молчать не могу-с… Пусть сживет, я человек одинокий, но совесть…
— Аггей Савельич — смотритель ваш? — остановил Непейцын.
— Они-с самые.
— А средства отпускались на ремонт, на столы новые?
— Должны отпускаться, ежели просить, писать то есть…
— А он пишет?
— Того не знаю-с. Они не заходят и меня не принимают…
— Ну, вот что, — решил городничий. — Я его завтра к себе приглашу, а вы, ежели спросит кто, говорите, что нынче и вас я сам требовал. Встретил на улице и позвал. Поняли?
— Понял-с. Недаром, значит, Настасья Ивановна говорила…
— Кто такая Настасья Ивановна? — изумился Непейцын.
— Птицына, вдова, которую с дочкой от Квасова оборонили. Я у них квартирую, комнату сымаю…
— Здоровы ли они?
— Настасья Ивановна здоровы, а Пранюшка так себе.
— Пранюшка? Что же имя такое?
— Евпраксия, значит, Герасимовна.
— Так она хворает?
— Да-с, с тех самых пор, как ночь в арестантской пробыли.
На другой день Непейцын вызвал Аггея Савельевича, просил садиться и рассказал, что увидел, зайдя в класс, а затем прочел донесение, какое набросал по сей части губернатору. Слушая, смотритель училища вспотел, будто оказался одетым в жаркой бане, и тут же сознался, что вот, честное слово дворянина, только нонче получил на ремонт училища запрошенные весной из губернии сто рублей и что сейчас же сговорит десятника и с ним побегут на Староречье, а уж завтра, честное слово дворянина…
В тот же день, встретив почтмейстера, Непейцын осведомился, когда смотритель получал казенные деньги, и услышал, что тому минуло полгода. А через день проковылял к училищу и увидел артель плотников, отдиравших гнилые тесины с крыши и выкладывавших с воза новый лес. Из растворенной двери выскочил учитель Кукин.