— Согласен, если недолго прохворает, — ответил Непейцын.
— Нет-с, у него, Сергей Васильевич, только началось. Третьего дни поминки по губернскому стряпчему были, значит, с неделю ждать надобно… Вам что его превосходительство последнее сказали?
— Пожелал доброго пути.
— Да, неловко задерживаться, — глубокомысленно решил Холмов.
— Так я поеду…
— Поезжайте, только Чернобуров… Понимаете, он во всех законах знаток, а его превосходительство хоть и умнейший человек, но из военных генералов, поэтому принужден иногда… Ну, да авось…
Опасения Павла Павловича сбылись. Через две недели Непейцын получил новую бумагу из губернского правления, в которой Чернобуров пенял ему, что не выполнил предписания от такого-то числа, не оставил в канцелярии подлинник протокола, каковой надлежит прислать во Псков незамедлительно, а во-вторых, пусть сообщит, кто были всадники, которые вместе с ним били пострадавших, ибо господин откупщик может потребовать их законного наказания.
Посоветовавшись с дяденькой, городничий вновь отправил во Псков копию протокола, сославшись, что подлинник по закону должен храниться в его делах, а насчет всадников соврал, что они почудились приказчикам, прятавшимся на дне саней под полостью.
Прошла пасха, и в середине мая городничий читал новую чернобуровскую депешу, в которой сообщалось, что, «как стало ведомо, второй всадник с плетью был дворовый человек Григорий, прозванием Кучеров, купленный княжной Давидовой у гвардии поручика Михельсона. А как господин Квасов приобрел перед постигшим его избиением от означенной Давидовой родовую ее деревню, то и предполагают, что она, известна будучи необузданным характером, подучила своего слугу напасть на пострадавшего. В связи с сим предлагается сообщить местонахождение княжны Давидовой, по справкам покинувшей пределы Псковской губернии и каковой ваше высокоблагородие доводитесь свойственником. В случае же неизвестности судебные власти начнут розыск Кучерова и княжны Давидовой для привлечения обоих к законной ответственности по иску за увечье, вчиненному ныне господином Квасовым». К такому многообещающему документу, выстроченному канцелярским почерком, прилагалось частное письмо Чернобурова, который сообщал, что, чувствуя давнее расположение к Сергею Васильевичу, и он «согласился быть посредником пострадавшего лица, в осуществление чего спрашивает его высокоблагородие, не согласится ли выплатить Квасову тысячу рублей, что вполне справедливо, раз вследствие перелома руки лишился способности к письменному труду и должен навсегда оставить службу, а после таковой выплаты согласен предать дело забвению».
— Тысячу рублей! Ну и аппетит у Квасова! Дорого же обойдется каждый удар Гришкиной нагайки… Но позвольте, при чем тут письменный труд? Ведь он упал наземь левым боком…
По дороге в присутствие Сергей Васильевич зашел к Ремеру и осведомился, которая рука сломана у Квасова.
— Левая, — не задумываясь, ответил лекарь.
— Я обнаружил, Гаспар Карлович, что в деле нет справки о ее повреждении, — соврал Непейцын. — Для порядку надо таковую хоть задним числом подшить, раз дело вот-вот будет закончено.
— Отчего же, я тотчас, — сказал лекарь, — но ведь мне придется указать и прочие повреждения, что были ему нанесены…
От Ремера городничий отправился в суд, где поручил снять со справки засвидетельствованную копню, а дома засел за ответ во Псков. Сообщил, что о месте пребывания княжны Давидовой не осведомлен, повторил, что не видел никакого всадника с нагайкой и считает его плодом вымысла Квасова. К этой отписке было приложено приватное письмо Чернобурову, в котором обращал внимание на ложное утверждение Квасова, что пострадала его правая рука, в то время как в деле сохранилась справка уездного лекаря, копию с коей при сем прилагает, говорящая о левой руке, каковая, как известно, не участвует в письменных занятиях.
— Ох, замотают тебя подьячие! — сказал Семен Степанович, которому племянник прочел свои творения. — Третий месяц ни о чем ином почти не говорим. Не заметишь, как во вкус сей бумажной войны войдешь. Может, заплатить сколько-то, чтоб отстали? Рука все-таки переломлена. Напиши, мой совет, о том Чернобурову, когда опять с чем-то встрянет.
— Может, отстанет наконец, как убедится, что рука вовсе не та и платить я не собираюсь, — предположил городничий.
— На сие не надейся! — уверил дяденька. — Что им до правды? Тотчас придумают новый изворот, чтоб содрать сколько-нибудь.