— Заткнись, Яныч! Может, оно и так, зато вы с Лосевым друг другу одинаковые говнодавы покупаете!
Я посмотрела на тяжелые ботинки Лося и точно такие же — на ногах Яны и придвинула свои ноги в черных кедах поближе к дивану. Не хватало еще, чтобы меня тоже начали высмеивать за нашу с Багом одинаковую обувь. Снова приложилась к пиву, и чувство сопричастности теплой волной согрело грудь.
— Ну а Бага ты знаешь, — продолжила Яна. — Баг — он просто ходячее недоразумение. Вымерший вид.
— Ошибка природы, — поддакнула Лада.
“Ошибка природы” в это время сидел на полу и, согнувшись в три погибели над гитарой, менял лопнувшую струну. Он сосредоточился на своем занятии и был так прекрасен, что я невольно залипла. От острого сожаления подступили слезы.
Как по наитию, Баг поднял голову, заметил мой взгляд и подмигнул. Я вздрогнула и густо, позорно покраснела.
— Девчонки, — прошептала я, как только смущение схлынуло. — А что вы думаете про его Машу?
Девочки многозначительно и хмуро переглянулись.
Яна порылась в кармане, выудила оттуда сигареты и закурила.
— А про нее вообще можно что-то думать? Это Баг в ней что-то этакое выискал. Неведомое больше никому.
— Баг — он и есть баг. — Лада тоже потянулась к пачке и щелкнула зажигалкой.
***
В общем, напились мы знатно. Я — так вообще напилась в первый раз.
Господи, как же стыдно. А-А-А-А-А!!!!
Если честно, целостную картину вчерашних событий я пока еще до конца не восстановила: в голове возникают только разрозненные яркие картинки.
Ребята репетировали, мы пили, пели и ржали. Время исказилось, вытянулось и ускорилось. Незаметно все стали родными и близкими, хохотали до слез, братались…
Я крикнула, что жизнь — дерьмо, но мы в тельняшках, задрала толстовку, показала всем свой спортивный лифчик в бело-синюю полоску, и ребята по очереди дали мне “пять”.
Лада пыталась изображать танец живота, но Ваня сгреб ее в охапку и зажал в углу.
Помню, как Баг сидел на полу, прислонившись спиной к радиатору, и пел под гитару красивым голосом:
— …Только шепни: “Пожалуйста”…
Ты — волшебный свет…
И запретов нет…
Только с утра не плачь. — И смотрел на меня. У меня сбивалось дыхание и щипало глаза.
— …Время ушло…
Но, снова пытаясь повторить
Опыты первых фраз,
Я снова тяну за нить.
Трудно смотреть глазам.
Щурясь, ловлю улыбки тех,
Не доверяющих тормозам,
Но кто всех в итоге вытянет
В тот волшебный свет,
Где запретов нет…
Только с утра не плачь.
Веди меня
Дорогой мягких снежных троп,
А цвет седой, такой же белый,
Только уставший.
Держи меня…
Хотя я вряд ли уже побегу.
Нас время трет песком,
И даже куклы становятся старше…[10]
Просто я знаю эту песню, и Баг, когда ее пел, был таким… Таким… Уставшим, одиноким, потерянным, любящим… Невероятным. Он мне буквально душу вывернул.
А потом он отложил гитару, подсел ко мне, осторожно взял за подбородок и…
Господи, увы мне, увы… Мы лизались с ним на том самом диване несколько часов кряду. Да так увлеченно, что до сих пор болят челюсти. Пристрелите меня, пожалуйста. Просто прибейте меня. А-А-А-А-А!!!»
***
Срабатывает будильник, и мама тихонько стучится снаружи. Быстро прячу тетрадь под подушку, но не успеваю изобразить глубокий сон и рассекречиваюсь.
— Во сколько вчера вернулась? — заглянув, скорее для порядка осведомляется она.
Скрыв одеялом половину лица и возможный перегар, вдохновенно вру:
— В половине двенадцатого, мам. Мы с одноклассниками гуляли по площади. Разошлись в двадцать два пятьдесят, но я не успела: пришлось очень долго ждать такси.
На самом деле мое возвращение состоялось гораздо позже. Было темно, родители спали.
Однако мама верит моей версии событий — улыбается, спрашивает, чего бы я хотела на завтрак, кивает и притворяет за собой дверь.
А я пялюсь в серый потолок, проглатываю огромный ком вины и едва дышу.
В час ребята отправились ночевать к Холодосу, а нас с Багом понесло на прогулку по ночному городу.