Ее неоновый ноготь поддевает кожаный ремешок на моей руке, и мне становится дурно. Над головой смыкаются стены. Реально. Я боюсь больше никогда не увидеть того, кто мне его подарил. Хотя, скорее всего, я и так его больше никогда не увижу.
— А тебе какое дело? — Я в упор смотрю в Алькины бесцветные, опухшие глаза. Она плакала или что?..
— Слушай, хикки, ты реально того… — гнусит Мамедова. — Чего ты агришься? Просто я такой же хочу. У мужа моей сестренки их куча, но где он их взял, не колется. Где их продают, а?
Вот глупая баба.
— Такие вещи не продают. Их дарят! — Я от души подмигиваю ей, хватаю свой рюкзак и ухожу.
***
27 марта, понедельник, 23.00
«Дорогой дневник!
Не знаю, как проводят последние школьные каникулы нормальные НЕ одинокие люди, но они явно делают это как-то по-другому.
А я в миллионный раз пересчитала все трубы промзоны и звезды, видимые ночью из моего окна. Дала себе зарок неделю не заходить в “ВК”. И не притрагиваться к лезвиям.
Все воскресенье я просидела за столом в комнате: пыталась забыться и увлеченно рисовала.
Наверное, если бы я умела жалеть себя, я бы ревела и размазывала сопли по рукаву пижамы. Но проблема в том, что мне себя не жаль. Да и в окружении больше нет ни одного сопереживающего мне человека. Ну, кроме родителей.
Только их безусловное доверие удерживает меня от разных глупостей.
Думаю, папа с мамой очень озабочены моим поведением в выходные.
Сегодня я молча ходила за ними хвостом, исполняла любые просьбы, но на все вопросы отвечала односложно, а вечером и вовсе спряталась в комнате.
Тогда вошла мама и призналась, что в старших классах у нее тоже происходило отторжение реальности. Сказала, что в этом возрасте к жизни как раз и вырабатывается иммунитет, и она бывает очень жестока.
— Поверь, все через это проходят… — глубокомысленно изрекла она, видимо, припоминая свою бурную юность: путешествия на “собаках”, татуировки на бедрах и ухаживания моего отца, из-за которого она до сих пор не общается с бабкой и дедом. — Главное — не потерять себя. Ты еще найдешь хороших друзей и компанию по интересам. Встретишь любимого парня. Ты же у меня красавица…
Я чуть было не купилась и не поверила, что мама действительно интуитивно просекает мои проблемы, но продолжение ее фразы вызвало лишь горькую досаду и скрип зубов.
Она до сих пор видит во мне милого карапуза, “хорошую девочку”, никогда не доставлявшую хлопот, поэтому и боится приблизиться.
И я ответила, что ей лучше выйти и оставить меня в покое.
***
Впрочем, спустя пять минут я осознала ущербность своего поведения и в качестве извинения вызвалась сходить в магазин.
Кроме продуктов и бытовой химии из составленного мамой списка, я набрала тонну мороженого и сладостей — будет чем скрасить серые будни и заесть осточертевшую тоску.
А когда вернулась, застала маму с папой в весьма возбужденном состоянии. Отец громко матерился в трубку, но, как только заметил меня в прихожей, потерял голос.
Теперь его еще долго будет снедать чувство вины, ведь хорошие папы не матерятся при детях.
Родители сбивчиво пояснили, что заруб за квартиру почившего дядьки в самом разгаре, левые претенденты тянут к ней свои грязные лапы и уже подключили к разборкам адвокатов. Папе пришла повестка в суд. Словом, им снова нужно ехать в соседнюю область.
Мама пребывала в растрепанных чувствах: каникулярную неделю она планировала посвятить сериальчику, походам по магазинам и встрече с закадычной подружкой теть Леной, но вместо этого придется бросаться на амбразуру.
От бессмысленной суеты у меня едва не уехала крыша — строгие наказы перемежались бронированием билетов, утрамбовыванием вещей в чемоданы и шумными прощаниями.
Две минуты назад за родителями наконец захлопнулась дверь, а меня окатило ледяной водой осознания.
Мне нельзя оставаться одной. Я не знаю, чем обернется мое одиночество. Я боюсь, что больше не увижу отца и маму. Я могу не дотянуть до их возвращения…»
Выбираюсь на кухню, чтобы попить, но нервничаю до такой степени, что паника скручивает желудок, а руки дрожат.
— Кот, кот, иди ко мне! Марс! Кис-кис-кис… Котик… — Хватаю ленивого зверя, убегаю из тускло освещенной прихожей и с ногами взбираюсь на стул.
Из незашторенного окна зловеще пялится черная мартовская ночь с точками мерцающих огней.