Я рассчитываю на уже ставший традицией ритуал обмена любезностями, когда прохожу мимо одноклассниц, но они лишь молча пялятся. И когда я уже было оставляю их позади, мне вдруг нехило прилетает по башке.
Успеваю развернуться и вмазать Альке по раскрашенной роже, но две другие девицы дружно наваливаются немалым весом и выкручивают мне руки.
Из опухших глаз Мамедовой льются смешанные с тушью слезы, губы дергаются. Видимо, ей неплохо от меня досталось. Получай, овца. Это тебе за мой нос.
— Тварь отмороженная! — всхлипывает Алька.
Проявив невесть откуда взявшуюся медвежью силу, Юлька тащит меня в сторону кустов сирени — тайной общешкольной курилки. Они растут у глухой кирпичной стены спортзала, и то, что происходит в кустах, навсегда остается в их зарослях, потому что совершенно не просматривается с улицы.
Здесь мое увлекательное путешествие наконец заканчивается, и Алька выдает:
— Прикиньте, девочки, она вертит хвостом перед моим парнем и реально думает, что у нее есть шансы. Давайте преподадим ей урок.
От удивления мои глаза лезут из орбит. Видит бог, до этого момента я не подозревала, что у Альки имеется какой-то там парень.
Первой бьет Юлька — кулаком в «солнышко». Я сгибаюсь пополам и хватаю ртом воздух. Потом налетает Зверева и сбивает с ног. А дальше все три амазонки пинают меня ногами по ребрам, стараясь пнуть как можно больнее — я слышу глухие удары, чувствую урон, но не боль. Боль проявится, когда уйдет адреналин.
Они не бьют меня по лицу, сучки трусливые.
Больше всех старается Юлька, а вот Алька тычет мне носком сапога в бок как-то вяло, даже с опаской, словно боится замараться.
Наконец она повелевает:
— Все, девчонки, хватит с нее. Идите, а я еще с ней перетру.
Сдается, повод затащить меня в эти кусты все же был надуманным.
Потоптавшись на месте, Надя и Юлька продираются через ветки и оставляют нас с Алькой наедине.
Я все еще сижу на земле и даже не предпринимаю попыток встать — осторожно приподнимаю рубашку и оцениваю повреждения. Пара ссадин. Сойдут дня через три, на мне быстро все заживает.
Алька склоняется надо мной и внимательно смотрит на мой бок.
— У тебя тоже…
Шрамы… Фак. Они как бы не предназначены для разглядывания такими тупыми овцами, как Мамедова.
С яростью воззрившись на нее, я замечаю в ее глазах ужас и омерзение.
Но сегодня обычное Алькино красноречие, похоже, изменило ей. Она заторможена, будто это не меня, а ее только что приложили башкой о землю. Алька садится на ствол поваленного дерева в полуметре от меня и поджимает губы.
— Ну, и какого хрена, Мамедова? Скажи хоть, кто твой парень. Зорин? — Чертыхнувшись, я встаю на ноги и отряхиваю колготки и куртку от грязи и сухих листьев. — Или ты совсем того… Обозналась.
Алька зарывается в сумочку, извлекает оттуда навороченный телефон и молча сует его мне в руку.
Ну конечно же… Солнечный день, площадь, мы с Багом обнимаемся до треска ребер и запихиваем языки в рот друг другу. Но выглядит это и впрямь горячо и красиво. Я аж на минуту залюбовалась.
— Красивая пара, — брякаю я, возвращая телефон, и падаю рядом с Алькой на поваленный ствол.
— Ты… Ты такая мразь… — стонет Алька, будто признав поражение, а мне вдруг начинает нравиться быть мразью. Настоящей, без принципов, без тормозов и совести. Хочется, стоя спиной к спине с Багом, воевать до последней капли крови за нашу свободу. За мою — бегать и целоваться на площадях с тем, кого я люблю. За его — кататься на скейте, делать ошибки и просто быть восемнадцатилетним.
— Этот браслет… Так вот откуда он у тебя… — Алька сжимает наманикюренные пальцы в кулаки.
— Как бы там ни было, Аля, это все не твоего ума дело, — морщусь я, ощупывая ребра.
Алька дергается:
— Не моего? Он муж моей сестры. Она ждет от него ребенка. Ты хоть об этом подумала, тварь?
— И при чем же здесь ты? — перебиваю я ее тираду.
— Я… — От моего вопроса Алька лишается дара речи — пыхтит как паровоз, часто хлопает глазами, а ее щеки покрываются бордовыми пятнами. — Я просто хочу до тебя достучаться. Не лезь к моей семье. Женька всегда был рядом с нами, и он должен…
Я отказываюсь верить своим близоруким глазам: Алька никогда не была так близка к провалу. Неужели и она туда же?..
— Аль… — Я ничего не могу поделать со злорадной улыбочкой, перекосившей лицо. — Любовь такая сука, да?
Я уделала ее и теперь ржу. По-настоящему веселюсь, ликую, праздную победу.