— Тоже неплохо, — невозмутимо произнес Шамышов. — Одно непонятно…
— Что тебе непонятно?
— Какого рожна ты у окна торчишь? В этом светлом квадрате тебя даже старушка-библиотекарша, никогда в жизни не державшая оружия и страдающая устойчивой болезнью Паркинсона, "снять" сможет! Разве я тебя этому учил!
— Не будут они стрелять. Я им нужен живой. На данном этапе, конечно.
— Зачем это? Поясни-ка.
— Я один знаю код.
Лавин сжато описал Маркелычу особенности устройства "дипломата".
— Прямо шпионские игры какие-то! — покачал головой Шамышов. — Как в кино.
— К сожалению, нам в этом кино отведена роль не зрителей, а главных героев. — Лавин закурил сигарету. — Ситуация усложняется тем, что облигации преимущественно, за исключением небольшой части, не мои, и в настоящее время я несу не только риск их утраты, но и ответственность перед компаньонами.
— Вот пусть бы они сами и несли ответственность, — проворчал Шамышов.
— Все получилось случайно. Их курьер вез груз из Иркутска. Его вычислили, и он спрыгнул с поезда. Так груз оказался на моей территории. Ближе из наших просто-напросто никого не было, мне ничего не оставалось, как взять игру на себя.
— А курьер?
— Судя по всему — погиб. Его напарник успел передать в Москву месторасположение тайника и код до того, как груз обнаружили наши враги. Москвичи скинули информацию мне. У меня было около трех часов, а что мы могли суметь подготовить за три часа? Вот потому я сижу в своей норе, обложенный со всех сторон.
— А в каком качестве здесь сижу я? В качестве твоего телохранителя?
— Навроде того. У тебя есть какие-то возражения по этому поводу?
— Да нет, — пожал плечами Маркелыч. — Надолго ты меня подряжаешь?
— Нам бы только ночь простоять… — Никита погасил сигарету в пепельнице.
— Да день продержаться? — улыбнулся отставной прапорщик.
— А потом, как и обещал дедушка нашего экспремьера, придет подмога.
…Охотник, который теперь сам слушал Лавина, почувствовал легкое беспокойство от ощущения, что его пытаются водить за нос…
— Что там у нас с обещанным борщом? — заинтересованно спросил Маркелыч.
— Сейчас все будет готово, — задернув шторы, заверил его Лавин.
Сунув Шамышову в руки заранее приготовленную записку, он, в противоречие собственным словам, убрал в холодильник кастрюлю с так и не включенной плиты, составил туда же привезенные Маркелычем банки, за исключением двух самых маленьких, положенных им обратно в сумку.
После этого он поднял телефонную трубку, набрал номер и, когда на другом конце ответили, произнес только два слова:
— Проверь посты.
По этому сигналу, переданному дальше, один человек завел двигатель, а четверо приготовили оружие к бою…
Отставной старший прапорщик Шамышов уже шнуровал ботинки, но руководством к действию для него были другие два слова, крупно написанные в переданной ему Лавиным записке: "Собирайся. Уходим"…
Никита, уже обутый и одетый, прошел на кухню и будничным тоном произнес:
— Ну, Маркелыч, садись, поужинаем. И давай хоть новости послушаем, а то я со всей этой бодягой совсем не знаю, что в мире творится.
Он включил телевизор, прибавил звук так, что сидевший на прослушке Охотник поморщился и дал Кулибину заменить его.
Выйдя вслед за своим другом из квартиры, он постарался закрыть дверь как можно тише.
23
Почти тут же открылась дверь квартиры напротив, и та же четверка мужчин бесшумно просочилась на лестничную площадку.
"Двое на месте, двое вниз, до второго этажа", — знаками приказал им Лавин.
"Я уберу тех двоих, что внизу", — очень выразительными жестами предложил один из мужчин.
Лавин отрицательно покачал головой и ткнул пальцем в Шамышова: "Его работа".
Мужчина беззвучно хмыкнул и кивнул.
Маркелыч вызвал лифт, а Никита отправился вниз пешком, неся его сумку и свой чемодан.
— Эй, отец, одну минуту! — тормознул прапорщика один из парней, стоящих внизу.
— Что вам надо?
— Не бойся…
— Когда это я подонков боялся? Это тебе бы стоило меня поостеречься.
"Боец" недоуменно поглядел на старикашку. Маркелыч, благодаря избороздившей лицо сети морщин и сильным очкам, выглядел намного старше своих сорока девяти, а уж прикид из коллекции "Слава КПСС" вообще навевал мысли, что он ровесник первой пятилетки.
— Что?! — изумленный несоответствием сказанного дедом его облику, разинул рот "боец".