Действительно, ровно срезанная крышка "дипломата" упала на транспортерную ленту, а верхняя часть осталась в зажимах. Листы отнесло в сторону, и кислота на них почти не попала. Разве только немного. Если не считать прожженного кислотой транспортерного полотна да изуродованного кейса, — а что их считать, они вне зоны интересов заказчиков, — то все вышло просто замечательно.
Все могли быть довольны, если бы не одно обстоятельство.
Облигаций в "дипломате" не было.
Благополучно извлеченное и счастливо спасенное его содержимое оказалось банальными газетными листами. Эдакая своеобразная "кукла".
Журавлев нагнулся и, подняв один из газетных листов, прочитал первый попавшийся абзац, немного напряженно, но даже как будто с интересом:
— "… Коммунисты краевого центра творчески переосмыслили и добавили следующее:
Это Ельцин впустил в страну порнографию, американскую бескультурную дешевку, позволил свободно действовать среди православных и мусульман сатанинским культам, тоталитарным сектам, гомосексуалистам и скотоложцам. Вина его установлена". Истинно: марксизм не догма, а руководство к действию. Хотелось бы только узнать, кто из членов КПРФ пострадал от скотоложества?
— Что за мерзость ты читаешь? — спросил Павел Леопольдович. И вид, и тон его были неестественно спокойны.
— Листовка городского комитета КПРФ и редакционный комментарий к ней.
— Я спрашиваю про газету.
Журавлев поднял с пола еще один лист. На нем было несколько кислотных дырочек.
— "Свободный курс", краевая независимая газета. Тираж тридцать одна тысяча.
— Это барнаульская газета, — пояснил Леонид. — Вот "Алтайская правда", — поднял он с пола лист. — "Купи-продай", "Молодежь Алтая". Все барнаульские.
— Ясно, — почти ласково глядя на него, кивнул головой шеф.
— Можно я возьму их себе? А то дома давно не был, а в Москве их, само собой, не достать. Хоть почитать, как там дела в нашем депрессивном регионе.
— Отчего же нельзя. Можно, конечно. Бери, Леня. Бери все.
Юноша собрал газеты с пола и выжидательно уставился на Павла Леопольдовича, пытаясь поймать его взгляд. Это удалось.
— Мой гонорар.
— Гонорар? — с задумчивым недоумением переспросил Павел Леопольдович.
— Ну да! Сейф ваш я открыл, содержимое его почти не пострадало! Таково было условие, и не моя вина, что внутри вместо манны небесной оказался птичий помет!
Шеф вопросительно взглянул на своего помощника.
— Все правильно, — кивнул Журавлев.
— А в чем проблема? — пожал плечами Павел Леопольдович. — Надо значит надо. Никто и не собирается нарушать условия контракта. Отведи его в бухгалтерию, — приказал он охраннику. — Пусть ему выдадут его… гонорар. Спасибо, Леня. Иди.
Стукнула дверь. Затихли шаги охранника и юного экспериментатора.
— Журавлев…
— Слушаю, Павел Леопольдович.
— Чтобы я эту гниду!..
— Ты о ком?
— Об этом вундеркинде, об этом сраном любителе сладкого, об этом…
— Погоди, погоди, он-то тут при чем? Он все сделал на высшем уровне.
— Плевать, на каком уровне он все сделал! — заорал шеф. Только сейчас его лицо отразило те чувства, что бушевали в его груди последние полтора десятка минут. Оставшись наедине со своим наперсником, он больше не собирался сдерживаться. — Чтобы я его впредь больше никогда не видел! Никогда! Даже мельком! Ты меня понял?!
Закурив, Павел Леопольдович досадливо усмехнулся и покачал головой.
— Ты чего? — поинтересовался Журавлев.
— А ведь он даже не соврал.
— Кого ты имеешь в виду?
— Лавина. Я его спрашиваю по телефону: "Дипломат" не пустой? Нет, отвечает, полон бумаг… И ведь сказал чистую правду, — кейс полон бумаг!
"Плечо" третье
Москва — Москва
1
Друзья долетели самолетом из Екатеринбурга в Питер, а уж оттуда на попутках — в Москву. Крюк, конечно, зато безопаснее.
Обойдя несколько магазинов на Петровке, они приобрели все необходимое: туалетные принадлежности, трусы, носки, рубашки, прочую мелочь. Ведь все свои вещи им пришлось оставить в купе поезда "Барнаул — Москва".
Не забыли и про провиант. Покупать снедь старший прапорщик равнодушно предоставил Лавину, сам же он набрал полную сумку "кристалловской" водки.
— Куда столько! — рассмеялся Никита.
— Я же не один, — с укоризной в голосе парировал Игнатий Маркелыч.
— Да здесь на целую роту!