И было ясно, что мы находились у самых границ тех мест, где не бывает ни выходных, ни будней, ни старых и немощных, ни богатых и нищих. Потому что громыхание вдалеке, словно гроза за горами, становилось сильнее, так что мы начали отчётливо различать в нём медленное и тяжёлое – артиллерии, быстрое и сухое – пулемётов. А ещё потому, что всё чаще и чаще нам приходилось встречать неповоротливые подводы с ранеными, идущие с той стороны. Тогда санитары с красным крестом на повязках опускали наземь носилки, плевали в сложенные ладони и хищно косились на сигареты. И, едва услышав, куда мы идём, покачивали головой и начинали кошмарные рассказы. Но единственным, к чему мы прислушивались, были эти голоса в темноте, ещё горячие от подземной смолы или от серы: «Ой, ой, мамочки», «Ой, ой, мамочки», и иногда, чуть реже, задыхающееся сипение, будто всхрап, – знающие говорили, что это и есть последний хрип перед смертью.
Бывали случаи, когда приводили и пленных, только что захваченных патрулём. Изо рта у них воняло вином, их карманы оттягивали шоколад и консервы. Только у нас ничего не было, кроме обугленных мостов позади да нескольких мулов, и тех изнемогающих в снегу и скользкой грязище.
Наконец, однажды показались вдалеке дымные столбы и первые красные, яркие огни осветительных ракет на горизонте.
2
Совсем я молод но познал тысячелетий голосаНе леса слышимый едва сосновый скрип в кости груднойНо только пса далёкий вой в горах мужеприимственныхДымы низёхоньких домов и тех что кровью истеклиНевыразимые глаза иного мира мятежи
Не то как медлит на ветру короткий аистиный крикДождями падает покой на грядках овощи бурчатНо только раненых зверей невнятный рёв раздавленныйИ дважды очи Пресвятой иссиня-чёрные кругиТо на полях среди могил то на передниках у баб
Да только хлопнут ворота а отворяешь – никогоИ даже нет следа руки на скудном инее волосЯ годы долгие прождал но не дождался продыхаНаследство с братьями деля я жребий вытянул лихойНа шею каменный хомут и змей неписаный закон.
III
Ты богатств никогда мне своих не давалаплеменами земли расхищаемых изо дня в день и хвастливо изо дня в день прославляемых ими же!Гроздья Север забрал Юг – колосья унёсподкупая ветра порывы и деревьев надрыв продавая бесстыжепо два раза и по три. Только якроме листьев тимьяна на булавке луча ничего не имел ничегокроме капли воды на небритой щетине моей не почувствовал но шершавую щёку свою опустил я на камень шершавейшийна века и века Над заботой о завтрашнем дне я заснулкак солдат над винтовкой. И исследовал милости ночикак Бога – отшельник. Сгустили мой пот в бриллианти тайком подменили мне девственный взгляда хрусталик.Измерили радость мою и решили, что, дескать, мала она и ногой растоптали, на землю швырнув, как букашку.Мою радость ногой растоптали и в каменья её вмуровали на поминок лишь камень мне далиобраз мой ужасающий. Топором тяжёлым его секут и зубилом твёрдым его грызути горючим резцом царапают камень мой. Но чем глубже въедается век в вещество,тем ясней на скрижали лица моегопроступает оракул:
ГНЕВ УСОПШИХ ДА БУДЕТ ВАМ СТРАШЕНИ СКАЛ ИЗВАЯНИЯ!
IV
Дни свои сосчитал я и только тебя не нашёлникогда и нигде, кто бы мог мою руку держать над гулом обрывов и над звёздным моим кикеоном!Кто-то Знание взял кто-то Силу с усилием тьму рассекаяи кургузые маски печали и радости на истёршийся лик примеряя.Я один, но не я, не примеривал маски бросил за спину радость с печальющедро за спину бросил и Силу и Знание.Сосчитал свои дни и остался один. Говорили другие: «Зачем? Верно, чтобы и он обиталв доме с белой невестой и горшками цветочными». Огнистые кони и чёрные в сердце моём распалилистрасть к другим, ещё более белым, Еленам! Другой, ещё более тайной, отваги я возжелали от мест, где мне путь преграждали, галопом помчал чтобы ливни полям возвратитьи за кровь отомстить мертвецов моих непогребённых! Говорили другие: «Зачем? Верно, чтобы и он постигалжизнь во взгляде другого». Только взглядов других не увидел, не встретил яничего кроме слёз в Пустоте которую я обнимал кроме бурь средь покоя который с трудом выносилДни свои сосчитал я но тебя не нашёл и мечом препоясавшись один я пошёлза гулом обрывов и за звёздным моим кикеоном!