Руда была настолько богатой, что в камнедробнлышх приходилось подмешивать к ней пустую породу.
Джон Мак-Кен, Джеймс Фейр, Джеймс Флуд и Уильям О'Брайеп сделались мультимиллионерами. И снова они продемонстрировали свое превосходство над Уильямом Шароном, оставив его в дураках. Шарон понимал, что ему предстоит теперь борьба до конца с этими четырьмя ирландцами, которых уже стали называть Серебряными королями. Если они стали новыми королями, то что же должно произойти с нпм, бывшим королем Комстока?
В Сан-Франциско Ролстон решил, что «Белчер», соседствующая с украденной у шайки Хейуордом и Джонсом «Краун-Пойнт», должна быть продолжением этого укрытого в недрах золотого дна. Вместе с Шароном они скупили все десять тысяч акций этой шахты по доллару за каждую, опустили туда шахтеров с приказом рыть глубже… и получили 35 миллионов долларов.
Открытие в «Белчер» сделало Уильяма Шарона одним из трех самых богатых людей на Дальнем Западе, поставив его рядом с Уильямом Ч. Ролстоном и Д. О. Миллсом из Байка Калифорнии. Прошло девять лет с тех пор, как он прибыл в Маупт-Дэвидсоп, доведенный до банкротства биржевыми маклерами. Все соглашались с тем, что он отомстил полной мерой. Теперь уже никто не мог подсчитать, сколько десятков миллионов он успел сколотить за это время.
Именно в это время н пришел Уильям Шарон к выводу, что он перерос масштабы Комстока и что ему следует быть сенатором Соединенных Штатов. Это поднимет его престиж в свете и даст возможность настроить законодателей таким образом, что они остановят Сутро. Место в сенате даст ему политическую власть над новоявленными Серебряными королями. Банк Калифорнии отобрал, финансировал и избрал законодателей Невады, которые избирают двух сенаторов от штата. Решение Шарона сделаться сенатором было равнозначно избранию его.
Но не так рассматривал эту проблему Джозеф Гудмен, издатель газеты «Территориэл энтерпрайз».
В то утро, когда Уильям Шарон вернулся в Сан-Франциско, с тем чтобы начать кампанию за свое избрание в сенат, Гудмен опубликовал едчайшую редакционную статью: «Вы, по-видимому, сознаете, что возвратились туда, где вас боятся, ненавидят и презирают. На протяжении последних девяти лет ваша карьера в Неваде была карьерой беспощадного хищника. Подобно гиене, вы пожирали жизненные силы штата, и гдре тому, кто пытался вступить с вами в спор хотя бы за крохи с вашего стола. Вы отбрасываете в сторону честь, порядочность и самые обычные приличия…»
Горняки Комстока полностью согласились с этим. Однако наибольший удар был нанесен ему словом «гиепа», которое через двадцать четыре часа уже повторялось во всех шахтах Невады. Комсток не пожелал без борьбы отдать Шарону пост сенатора. Выдвинул свою кандидатуру и пробивной валлиец Джон Джоупс - герой пожара на «Йеллоу-Джекет», считающийся героической личностью также и потому, что сумел увести из-под носа у шайки шахту «Краун-Иойнт» и вместе с ней тридцать миллионов долларов. Невада хотела, чтобы Джоунс был ее сенатором.
Шарон нанес ответный удар. Он выбросил па рынок колоссальное количество акций Комстока, вызвав тем самым бурную волну продажи акций, что привело к общим потерям ценности бумаг в почти пятьдесят миллионов.
Джоунс и Алвипса Хейуорд потеряли три миллиона, но у них была возможность обратиться к ресурсам «Краун- Пойнт». Примененный Шароном прием, направленный на разорение Джоунса, ударил и по Сан-Франциско. Значительная часть городского населения понесла урон. Имя Уильяма Шарона стало ругательством, на его голову призывали проклятия тысячи тех, кто разорился из-за подстроенного им искусственного падения курса акций.
После этого Шарой решил подорвать репутацию Джоунса. Он привез в Сан-Франциско Айзека Хаббела, который был надсмотрщиком на подземных работах на «Краун- Иойнт», когда там разразился пожар. Шарон посулил Хаббелу пятьдесят тысяч долларов, если он подпишет заявление о том, что Джон Джоунс сам преднамеренно совершил поджог.
Невада была возмущена. Джо Гудмап снова говорил от имени Невады и центральной Калифорнии, когда писал в «Территориэл энтерпрайз»: «В этом акте злоба достигла кульминационной точки бесчестия и подлости. Еще никогда злонамеренность не выбирала более чудовищной формы для мести».
Даже деловые партнеры Шаропа в Сан-Франциско почувствовали, что он слишком далеко зашел. Суд предъявил Шарону обвинение в тайном сговоре, после чего Билли Ролстон потребовал, чтобы Шарон отказался от борьбы за пост сенатора.
В ответ Шарон - профессиональный игрок в покер - просто пожал плечами: на этот раз ему выпали плохие карты. В следующий раз он возьмет реванш, как это было на Комсток-Лоуд. Но теперь месть его распространится и на Уильяма Ролстона, который вынудил его отказаться от надежд на пост сенатора.
Глава IV
Крах байка
Из всех биржевиков Сан-Франциско никто так глубоко ие увяз в финансовых махинациях, как Уильям Чэпмен Ролстон - финансовый чародей города. Он не носил красного шарфа профессиональных игроков не столь уж далекого прошлого; одет он был безупречно, единственной странностью его было то, что грудь его крахмальной сорочки украшала черпая камея. Он вел азартную игру по тысяче направлений. Многомиллионные азартные ставки он мог позволить себе только благодаря Неваде - «этой дыре в земле с золотом и серебром в ней».
Однако для того, чтобы удерживать на плаву свою империю пароходных линий, доков, суконных и железорудных предприятий, виноградников, табачных полей, элеваторов и десятков других промышленных объектов, ему необходимо было иметь в безраздельно^«владении шахты и камнедробильни Комстока. Он постоянно твердил себе, что дело здесь не в жадности, а в том, что он хочет превратить Сан-Франциско в одну из величайших столиц мира. Именно поэтому он и пользовался любыми средствами, как честными, так и бесчестными, чтобы воспрепятствовать строительству туннеля Сутро. Сутро был первым человеком, бросившим вызов его господству пад Маунт- Дэвидсоп; человек этот был фанатиком, а фанатиков следует останавливать любой ценой.
Много раз Ролстон со всеми своими миллионами оказывался в затруднительном положении, по всякий раз он при помощи какого-нибудь пиратского маневра умудрялся выкручиваться. Всего лишь год назад он отчаянно нуждался в золотых монетах, чтобы удовлетворить предъявляемые Банку Калифорнии требования о выплате вкладов. Недавно принесший присягу президент Соединенных Штатов Улисс Грант запретил монетному двору Сан- Франциско обмен золотых слитков на отчеканенную монету. Ночью Ролстон с двумя друзьями в сопровождении федерального директора монетного двора открыли федеральные сейфы и взяли из них почти четыре тонны отчеканенных монет, заменив их золотом в слитках. На следующее утро, когда Банк Калифорнии распахнул свои бронзовые двери перед ожидающей толпой, Ролстон велел разложить у касс, на полках и столах миллион золотыми монетами для всеобщего обозрения. Подобная комбинация пиратства и артистизма помогла банку успокоить вкладчиков.
Потом он сразу же отправился к соседнему банку, который стоял перед подобной угрозой, взобрался на пустой ящик, стоявший на тротуаре, и крикнул толпящимся вкладчикам: «Тащите свои чековые книжки в Банк Калифорнии. Мы уплатим вам звонкой монетой!»
С паникой было покончено.
Федеральное правительство учло ход Ролстона, приказав ввести свободный обмен золота на отчеканенную монету. Сан-Франциско стал поклоняться Ролстону еще больше, чем раньше. Его слава достигла Лондона, Парижа, Берлина, Рима, Стокгольма; он стал символом грубоватого и предприимчивого пионера с Дальпего Запада.
В пятьдесят пять лет Билли Ролстон представлял собой могучего гиганта, который бросал вызов сильному течению,в проливе Золотые Ворота и проделывал вплавь путь до острова Алькатрас в любой день, когда только позволяла погода. Клиенты банка могли видеть его «красивой формы голову, внимательный взгляд и сияющее свежестью умное лицо» за стеклянной перегородкой конторы; утверждали, что они любили смотреть на своего капитана, занимающего пост на капитанском мостике. Тысячи жителей Сан-Франциско, зависящие от его решений и его банка в своем экономическом положении и благополучии, говорили друг другу, что «предприимчивость, энергия и успехи» Билли Ролстона наполняют их верой в свои силы. Даже в самые напряженные моменты он демонстрировал Сан-Франциско свое спокойно улыбающееся, жизнерадостное лицо. Близкие друзья узнавали о том, что он встревожен, по его привычке во время обсуждения какой-либо проблемы рвать на тоненькие полоски бумагу и бросать их в корзину. Будучи взволнованным, он часто промахивался, и тогда пол вокруг пего был на дюйм покрыт бумагой.