В августе 1818 года один из корреспондентов газеты «Калифорнпен» писал из Драй-Диггниз, что «землю из лощин везут в фургонах и на вьючных лошадях на расстояние от одной до трех миль, к местам промывки; 400 долларов - средняя цена за одну ездку фургона. Здесь бывали случаи, когда люди носили землю па собственной спине и зарабатывали от 800 до 1500 долларов в день».
Но у этого золотого рая были и теневые стороны. Люди, непривычные к тяжелому физическому труду, вы-
Пуждеиные работать, стоя целыми днями по колено и ледяной воде, наполняя таз или индейскую корзину грнзыо, опуская их в воду, а затем потряхивая, чтобы смыть глину и песок, спавшие по ночам в холоде и сырости, питавшиеся почти одним беконом, заплесневевшим хлебом н кофе, заболевали в результате лихорадкой, воспалением легких, дизентерией. Имея примитивное оборудование, они могли собирать только то золото, которое лежало близко к поверхности, а поверхностные залежи быстро истощались, и некоторое время спустя старателям приходилось отправляться в горы на поиски новых залежей. Провиант, который теперь начал поступать по проложенным еще индейцами тропам, продавался на приисках ио завышенным ценам. Возчики требовали уплаты трехсот долларов за перевозку трех бочонков муки, одного бочонка'свинины или двухсот фунтов более мелких грузов на расстояние в пять- десять миль от форта Саттера к разработкам. Цены устанавливались с учетом н того, что люди, которые добывают свои богатства, просто выкапывая их из земли, должны делиться с теми, кто проявляет достаточную самоотверженность, отказываясь от столь великолепной возможности. Тазы, сковороды, иротнпнн, которые ранее шли по двадцать центов, теперь стоили от 8 до 1С долларов. Пяти- десятицеитован коробка пороха Зейдлнца теперь стоила 24 доллара. Любая пилюля независимо от ее цеппости стоила '1 доллар. Сорок капель лаунданума стоили 40 долларов. Рубашки продавались по 16 долларов. Преподобный мистер Колтон, объезжавший прииск в октябре, писал: «Старатели платят но 400 долларов за бочонок муки, по 4 доллара за фунт плохого коричневого сахара н за фунт любого кофе. Что же касается мяса, то здесь его вообще нет, кроме вяленого».
Когда предприниматели начали строить в лагерях золотоискателей небольшие отели и рестораны, цены нЪдня- лись еще выше. Завтрак в Коломе, состоящий из баночки сардин, хлеба, масла, сыра н двух бутылок пива, стоил 43 доллара.
К концу 1848 года золотоискатели, намывавшие по унции в день (а таких было пятьдесят процентов общего числа), тратили свою унцию на предметы крайней необходимости, а следовательно, работали на собственное содержание. Еще четверть золотоискателей - неудачники или просто недостаточно хорошо работающие - обнаружили, что они но в состоянии добыть необходимую для прожиточного минимума унцшо в день н вынуждены работать па того, кто мог обеспечить им пропитание. Остальная четверть золотоискателей получала прибыль от нескольких сот долларов до целых состояний. Эта категория составляла всего пять процентов.
Какой игрок отказывается от игры только из-за того, что шансы на выигрыш малы? Никто не обращал внимания на истощенных, больных и изнуренных возвращенцев, хотя многие из них лежали больными целыми месяцами, а многие умирали. Энтузиазм вызывали те, кто возвращался в города, потрясая полными золота мешками, - и тут же новы!'! людской поток направлялся к местам разработок.
Даже Томас О. Ларкнн, который ранее сказал, что «мы и вообразить не можем себе вредных последствий для Калифорнии, если эта лихорадка затянется», в конце концов не удержался от соблазна и образовал компанию, чтобы с помощью индейцев заняться разработками. Он такж? прислал на прииск товары для открытия магазина.
Доктор Джон Марш организовал компанию из своих соседей. Они погрузили вьюки с продовольствием и старательскими инструментами, облачились в красные рубахи и сапоги, которые стали стандартной формой золотоискателей, и тронулись в путь на север к реке Юта. Здесь доктор Марш нашел богатую россыпь, которая давала ему по 50 долларов в час с самого начала разработок.
Ларкин вполне удовлетворялся скромными тремястами процентами прибыли, которые он получал от продажи своих товаров, а Марш продавал индейцам бусы и сахар, меняя чашку бус на чашку золота! Он кончил тем, что продал с себя красную рубаху какому-то восторженному индейцу за 300 долларов. Однако Марш, которому уже исполнилось сорок девять лет, был слишком стар для жизни в стОль суровых условиях. Он заболел и вынужден был вернуться цомой, увозя с собой золота на ??!ООО() долларов, собранных «а шесть месяцев труда: золотое дно, если только вы не имеете ничего против болезни и продажи рубахи со своей спины. Джон Бидузлл, как только его индейцы разбежались в поисках золота, тоже бросил старательское ремесло и открыл магазин.
До того, как? им было открыто золото, Джеймс Маршалл не мог полвастаться ни особой удачей, ни везением, от- частп и потому, что оп был довольно раздражительным неуживчивым бродягой. Упорство, с которым он отыскал подходящее для лесопильни место и убедил Саттера оказать ему поддержку в ее постройке, по-видимому, помогли бы ему остепениться, однако никто не хотел работать на его лесопильне. Толпы золотоискателей селились на его землях, а он не мог нх выдворить. Его волы, стоившие по 400 долларов упряжка, «спустились в каньон, а оттуда - в глотки голодных мужчин». Когда он отправился искать золото, то, вернувшись, обнаружил, что бродячие старатели разобрали его лесопильню. Не везло Маршаллу н как старателю: Саттер дважды снабжал его старательским снаряжением, однако, «как только я попадал в новое место и начинал закладывать новый шурф, налетали целые сгап старателей и начинали мыть рядом со мной. Но воле случая кто-нибудь обязательно находил жилу раньше меня, и на землю подавались заявки. Мне снова приходилось пускаться в путь».
Джон Саттер, у которого не было люден для работы на мельнице, в кожевенных мастерских пли для молотьбы хлеба, компенсировал потерн, открыв в форте магазин, стоявший на главном пути старателей, н сдавая внаем помещения торговцам. Он также вошел в половинную долю к нескольким старателям. Не теряя оптимизма, он заявил: «.Мне пет нужды отправляться в горы, чтобы получить свою долю золота, золото само притечет ко мне».
Прибытие его двадцатидвухлетнего сына Аугуста открывало перед Саттером неприятные перспективы. Ведь именно неизбежность появления на свет этого сына ъ Бургдорфе вынудила Саттера жениться па матери Аугуста и вынести годы семейных неурядиц. Сатир никогда не намеревался увидеться пн с одним из членов своей швейцарской семьи. Услышав, что Аугуст находится в Сан- Франциско, Джон Саттер удрал в Колому, где нашел утешение в бутылке, чтобы не искать отпета на вопрос: если прибыл сын, означает ли это, что и мать последует за ним?
Аугуст Саттер оказался лояльным и уравновешенным молодым человеком, который, возможно, мог бы и спасти Саттера от уже нависшего над ним полного разорения. Аугуст писал: «Индейцы, негры, канаки и белые любой национальности, обратившись к моему отиу, легко получали кредитные письма на его имя на любые суммы н в любые магазины, существовавшие тогда в форте пли вокруг него… Из полученных мною книг я никогда не мог составить себе представления о подлинном положении дел, поскольку они были ужасно запутанны».
Широко распространившийся слух о том, что Саттер благодаря открытию золота стал миллионером, привел к тому, что у него стали требовать все прошлые долги. Полковник Стюард, новый русский консул в Сан-Франциско, прибыл в форт с намерением получить примерно 31 ООО долларов долга, все сше не выплаченного за форт Росс. Джеймс Дуглас, глава Компании Гудзонова залива, нанес личный визит ради получения 7000 долларов, которые Саттер, по его утверждению, был должен компании Антонно Суньол, калифорнийский сосед, прибыл, чтобы предъявить счет на 3000 долларов за скот и продукты Dee эти неудачи, преследовавшие Саттера, перекрыло появление мистера Фрэнча, утверждавшего, что Саттер должен ему 3000 долларов за аренду судна, на котором Саттер доставил свои товары из Гонолулу в Йерба-Пузну в 1839 году. Дюжинами объявлялись и другие кредиторы Капитан Джон Саттер, •раздавший значительную часть своего имущества измученным эмигрантам, имел всегда весьма смутные представления о том, что и кому он должен.