— И какие же, это, по-вашему, качества? — серьезно спросил я. -
— Ну, без ложной скромности думаю, что в таких вопросах, как менеджмент и чувство прекрасного со мной трудно тягаться, — кротко потупил взор Аббас Эскеров.
Я аж чуть не поперхнулся собственным языком.
— Вот как?! — воскликнул я. — Да уж, избытком скромности вы точно не страдаете! Где же и когда вы обучались, к примеру, менеджменту, позвольте поинтересоваться?
— Нигде, никогда, — быстро ответил Аббас. — Это врожденное.
Я захохотал, аплодируя, а когда отсмеялся спросил:
— И что, примеры вашего менеджмента привести можете?
— Легко, — отозвался тот. — Если мне не изменяет память, одно из значений английского «to manage» — улаживать. Вы хотели выпроводить меня за дверь полчаса назад, но я все еще здесь, перед вами, улаживаю, так сказать, свои дела. Вот вам пример моего менеджмента. Уверяю, что работая на вас, я сумею не хуже уладить любой вопрос с любым из заказчиков.
Я смотрел на него если не с восхищением, то точно с глубоким интересом.
— Ну, хорошо, а по поводу чувства прекрасного чем докажете?
— Ну, тут совсем все просто, — улыбнулся он. — Вы ведь, разумеется, женаты. Скажите, Арсений Андреевич, ваша супруга — красивая женщина?
— Я считаю, что да, — не чувствуя подвоха, честно ответил я.
— И так ответит любой, у кого жена не Шэрон Стоун и не «Мисс Вселенная» прошлого года, — подхватил Аббас, — то есть, не является официально признанным эталоном женской красоты. Но я предлагаю вам пари.
— Пари? — удивился я. — На такую тему? О чем же?
— Я предлагаю вам пари, что моя жена красивее вашей, — просто ответил Аббас, отхлебывая из чашки давно остывший чай.
Я опешил. Желание выгнать наглеца за дверь снова ущипнуло меня за сердце, но сделать это сейчас было бы еще куда большим поражением, чем полчаса назад. Нужно было переигрывать его в его же игру.
— Позвольте спросить, и кто же будет в битве двух красот арбитром, — поинтересовался я. — Уж не вы ли?
— Конечно, нет, — скромно развел руки Аббас, — Как я могу? Арбитром будет вы.
Я хотел быстро что-то сказать, но так и остался сидеть с открытым ртом, потому что не понимал, как это, и не знал, что по этому поводу спросить.
— Вы хотели спросить, как это? — явно издевательски пришел мне на выручку Аббас, при этом в его голосе не улавливалось ни тени издевки. — Я поясню. Я сейчас кладу на стол фотографию моей жены, и если через минуту вы сами не скажете, что она красивее вашей — заметьте, по вашему мнению! — то я встаю и ухожу. Если же вы признаете первенство моей супруги, то вы признаете, что у меня не только все в порядке с чувством прекрасного, но и что я, не будучи, как вы видите, записным красавцем-сердцеедом, я снова-таки умею с этим прекрасным, так сказать, улаживать дела.
Какое-то время я искал в этом «непристойном предложении» уловку и, не найдя, рассмеялся.
— По рукам! — воскликнул я.
Аббас открыл принесенный с собою тонкий дипломат, и на стол легла фотография. Это был свадебный снимок, запечатлевший его самого и женщину в подвенечном наряде — мои подозрения о том, что на снимке окажется не его жена, а невесть кто, оказались беспочвенными. Аббас и его супруга стояли рядом, она держала его под руку. Все было ясно с первого взгляда — мадам Эскерова была не просто красивой, она была куда эталонистей многих эталонов женской красоты. Единственное, что не позволило бы ей выйти на подиум в любом модном показе — это рост. На фото она была все же выше своего мужа, но поскольку рост последнего не доходил и до ста шестидесяти сантиметров, это не было достижением даже для женщины.
— Ее рост сто семьдесят восемь, — словно прочитав мои мысли, подсказал Аббас, — она почти на двадцать сантиметров выше меня. Мы фотографировались на лестнице, она стояла на ступеньку ниже, из-за длинного платья этого не было заметно.
Да, при том, что Марина была весьма мила, фигуриста и умела себя подать, на одном ринге с этой полубогиней красоты ей делать было нечего. И я почувствовал, что обладателю такой женщины я вполне ощутимо завидую.
— Как зовут вашу супругу? — поинтересовался я, пожимая победителю руку.
— Ее корни из немцев Поволжья, ее отца звали Генрихом — ответил Аббас. — Дочку он назвал библейским именем Ева. Но в возрасте семи лет, перед школой, подумав, что советские дети, когда подрастут, могут из-за небезызвестной Евы Браун начать дразнить ее «фашисткой» или в этом роде, изменил первую букву. Получилось редкое, и вполне русское имя — Ива.