По принципу «в другом месте прибудет столько, сколько в одном убыло» охлаждение, вернее — некое иссушение наших с Сашей делах сопровождалось расцветом моих отношений с Аббасом. Как сокамерники, узкими стенами прижатые друг к другу, мы с ним были экстремально сближены обстоятельствами, совместной работой, общими интересами и проблемами, и количество общения не могло не перейти в качество. В 96-м году мы отправили наших жен с детьми вместе отдыхать на Канары, после чего отношения Марины и Ивы из приятельских стали дружескими. Стали — нечасто, но бывать друг у друга в гостях.
Особенно мне запомнился наш с Мариной визит к Эскеровым осенью 97-го года по случаю дня рождении Ивы. Восьмилетний Кир уже вполне мог быть дома один, и мы пошли без него. Зная восточную любовь Аббаса к шумным многолюдным посиделкам, я ожидал, что будет и Софа, и Борис с женой, и возможно, кто-то еще, но приглашены оказались мы одни. Вокруг нас одних кружилась хозяйка, заливающаяся счастливым румянцем всякий раз, когда я или Марина хвалили ее — неважно, за что: за сообразительность хлопающей своими глазками-бусинками пятилетней Дашуни, или чудесно приготовленного судака на пару с картофельным пюре. Когда в горло уже ничего не лезло, женщины уселись в кресла посудачить, а мы с Аббасом отправились на кухню курить. «Спор о добре и зле», как называли его потом в воспоминаниях его участники, разгорелся спонтанно, но стремительно и ярко. На основе случая с Димой-Заказчиком мы заспорили, где проходит граница между допустимым и недопустимым, что в конце концов перешло во вполне себе Фаустовско-Мефистофелевскую дискуссию. Я защищал сторону добра, Аббас утверждал, что глупо гнушаться зла, если оно приносит выгоду. Уложив Дашку, присоединились к курящим жены. Скоро и они были вовлечены в спор, причем Ива была полностью на моей стороне, Марина же находила частицы рационального в аргументации Аббаса. Потом на кухне появилась недопитая за столом бутылка водки, и спор закончился признанием ничьей и очередным пьяным братанием. Но что-то осталось в моей душе после того спора, какой-то колкий, очень нехороший осадок. Уж слишком утилитарную позицию защищал, дискутируя, Аббас, слишком мало в его логике было морали и слишком много — материи. «Где спать легла, там и родина», иначе не скажешь.
Примерно в это время Аббас «подсел» на казино. У меня к игорным заведениям отношение было в высшей степени неоднозначное. С одной стороны, мне всегда нравилось это ни к чему не обязывающее, бесшабашное полупьяное времяпрепровождение, нравилось лениво качать туда-сюда какие-нибудь ничего не значащие пятьсот или тысячу долларов. Просто находиться там нравилось мне гораздо больше, чем собственно игра, и в игре я никогда крупно не проигрывал, время от времени на пике фарта выигрывая пять-шесть тысяч «зеленых». Но с другой стороны, я никогда не мог забыть, что именно в казино я был 22 января 91-го года, вместо того, чтобы делом заниматься, играя, время проводя — неважно. В общем, трезвый я в казино не ходил, но по пьяни нас с Абиком как-то раз занесло-таки в недавно открывшийся на Таганке «Кристалл». На него атмосфера казино произвела впечатление, аналогичное тому, какое возымело шампанское на молоденькую учительницу из «Похождений бравого солдата Швейка». Не зная даже вкуса алкоголя, на каком-то вечере та попробовала шампанское: напиток ей так понравился, что она выпила сразу бутылку и умерла на месте. Аббас тоже умер — в переносном смысле, конечно, «подсев» на казиношную «иглу» сразу и навсегда. Вместе с Аббасом снова стал бывать в казино и я, но ему компания для того, чтобы предаваться азарту, была не нужна. После ночи напролет в «Кристалле» или «Голдэн Пэлэсе» он начал позволять себе не появляться на утренний «развод на работы»; Марина регулярно рассказывала, что звонила Ива и, вся в слезах, делилась, как глубокой ночью или ранним утром вызволяла проигравшегося в «пух» невменяемого мужа из лап казиношных охранников. Я как мог серьезно говорил с ним, но Аббас отгораживался от меня стандартной фразой: «Все под контролем. Я отвечаю, шеф!»
Примерно тогда же я, не ставя в известность Качугина, сделал Аббаса своим «дольщиком». То есть, кроме зарплаты, теперь он получал 40 процентов от моей доли прибыли, приходящейся на строительную ветвь нашего с Сашей бизнеса. По прикидкам, это должно было давать Аббасу не меньше десяти тысяч долларов в месяц дополнительно, — учитывая, что средства можно было спокойно разместить в ведущих банках под 80–90 процентов годовых, это были огромные деньги. Аббас поблагодарил, но как-то сухо, и впечатления, что он доволен, у меня не возникло.