— Арсений? — осторожно позвала Дарья. — Можно тебя спросить?
— Да, — ответил я, и мой голос для меня самого прозвучал как будто откуда-то из очень дальнего далека. — Конечно, да.
— А…, - начала было Дарья, осеклась, задумалась, и я заподозрил, что вопрос обещает быть непростым. — Обещаешь, что ответишь?
Я подумал, что попытка объяснить, что вот так подлавливать — это наивно просто таки по-детски, абсолютно точно была бы обречена на неудачу, и согласился:
— Обещаю.
— А-а…, - снова осторожно, как входя в холодную воду, протянула Дарья и, решившись, вдруг скороговоркой выпалила: — Тебе с матерью лучше было… — ну, ты понимаешь — или сейчас со мной?
Повисшая пауза совершенно точно отражала полнейшее мое непонимание, как ответить на этот вопрос.
— Тебе как отвечать? — попытался отшутиться я. — Просто, или честно и по существу?
— Конечно, честно, — очень серьезно отозвалась Дарья. — И по существу. Ты же не думаешь, что я задала этот вопрос так, для поддержания разговора?
Я повернул голову, попытался заглянуть ей в глаза, но для этого нужно было бы включить свет.
— Зачем тебе это? — спросил я.
— Я скажу, — тут же отреагировала Дарья, — хотя ты обещал ответить, а сейчас пытаешься увильнуть. Скажу, потому что вопрос, я понимаю, сложный и, возможно, моя мотивация тебе поможет. Так вот, максимально честно: меня это интересует потому, что я маму очень, очень люблю, но сейчас она мне не мать, а я ей не дочь. Мы — соперницы, как молодая и старая волчицы в стае, и молодой хочется знать, настолько ли она плоха в постели, чтобы эта составляющая не перевесила все остальное, и ее самец снова не оказался завтра со своей старой бывшей.
Она быстро приподнялась, повернулась, налегла мне на грудь своим нетяжелым телом. Ее неразличимые в темноте, совершенно черные сейчас глаза оказались в десяти сантиметрах от моих.
— Я не вынесла бы этого, — заканчивая мысль, тихо сказала она.
«Господи, ну зачем мне еще и эта гиря на душу? — подумал я, испытывая желание спрятаться от этого бездонного взгляда. — И без нее неподъемно!»
— И давно у тебя такие мысли? — уводя тему в сторону, спросил я. — О соперничестве с матерью?
— Всю жизнь, пожалуй, — задумавшись, ответила Дарья. — Ну, лет с одиннадцати-двенадцати — точно. Я помню, на даче, в бане, когда вместе парились, я смотрела на нее голую, но до какого-то момента не понимала, что вижу, себя с ней не сравнивала. А потом как-то щелкнуло, и я очень захотела иметь такие же ноги, жопу и сиськи. Сначала думала, что сейчас я маленькая, но вырасту, и у меня все это появится. Но время шло, ничего не вырастало, и годам к пятнадцати мои подозрения, что такой, как маманя, мне не быть никогда, превратились в уверенность. Это был девятый класс, мне тогда очень нравился один мальчик, но он смотрел только на кобыл, у которых все выпирало из выреза. Я возненавидела мать, у меня была страшная истерика, а когда она, успокаивая меня, объяснила, что генетически я пошла в отца, я стала ненавидеть их обоих. Тогда, я помню, я первый раз серьезно подумала, что жить незачем. Ну, дура, что поделаешь, но я это, к счастью, поняла, и осознание этого подтолкнуло меня к мысли, что стоит побороться. Я придумала себе имидж такой загадочной умняшки, которой красавчики пофиг, и которую могут зацепить только мальчики, енящие в женском поле не смазливую мордочку и сиськи, а ум и внутренний такой шарм с загадкой. Стала намеренно насмешливо отзываться о состоявшихся парочках: мол, да что эти дети могут? А сама по ночам тренировалась целоваться с подушкой, чтобы когда клюнет, не оказаться полной фуфёлой. Долго никто не клевал, потому, что, наверное, не могли разглядеть этот мой новый имидж сквозь неказистость. Но потом один мальчик из параллельного, немного прыщавый, но отличник, между прочим, начал как-то осторожно клеиться. Я его поводила на поводке немного, заинтриговала моим этим интересом к неординарным личностям, и он, чтобы доказать свою необычность, начал меня осаждать вовсю. Мне бы удовлетвориться победой, но вот уперлись мне его прыщи, я как представлю, что с ним целуюсь, так меня выворачивало прямо. В общем, отшила я его и стала ждать следующей поклевки, — только клев, видать, прошел. А у отличника за это время прыщей стало поменьше, и я попыталась снова с ним замутить, но моя врагиня блондинка Ирка Еровая, у которой уже тогда был третий размер, увела у меня его из-под носа. У меня снова настал период суицидальных раздумий, в результате которых я сделала два вывода. Во-первых: что поскольку привлечь достойного представителя противоположного пола я могу только своим внутренним миром, этот мир у меня должен быть соответствующим. А, во-вторых, что блондинка с сиськами для любого самого умного самца завсегда блюдо более лакомое, чем весь мой самый-рассамый внутренний мир. Вот я лежу тут сейчас с тобой, такая совершенно счастливая, и страшно боюсь, чтобы ситуация не повернула под этот второй мой вывод.