— Ну, что, выходим? — после обсуждения маршрута засобирался Колька.
— Погоди, — остановил торопыгу я. — Еще одно дело осталось. У тебя паспорт с собой?
— Ну да, взял на всякий случай, — недоуменно ответил Колька. — Не на рыбалку, на границу все-таки идем.
— Давай сюда.
По планшету я определил нахождение ближайшего нужного мне в Харькове заведения, и через десять минут мы подъехали к подъезду с вывеской «Нотарiальна контора». Я снова оставил изумленно взиравшего на вывеску Кольку в машине, и вышел. Вернулся я минут через тридцать, молча сел за руль и вернулся на стоянку. Там поставил машину в дальний тихий уголок у заросшего высоким кустарником забора, и только тогда повернулся к недоумевающему Кольке.
— На, держи, — сказал я, возвращая ему его паспорт и толстую пачку документов в придачу. — Теперь эта машина твоя. Вот, смотри, тут генеральная доверенность на твое имя, на ее основании ты можешь делать с ней, что хочешь. Вот все документы на нее, они российские, но с доверенностью ты можешь переоформить ее по всем вашим местным правилам. Но — чтоб ты понял — я отдаю ее тебе не для того, чтобы ты на ней катался. Считай, что это не машина, а деньги. Ты должен ее продать, и на вырученное решить ваш с отцом жилищный вопрос. Новая она стоила пятьдесят семь тысяч, да еще обвесов, парктроников и прочего барахла в ней на трешку. Короче — шестьдесят. В Москве она сейчас улетит за сорок. Харьков — не Москва, но за тридцатку, думаю, всяко уйдет. Продавайте вашу хавиру, добавляйте деньги за машину, и новый год будете с батей встречать в нормальном жилье. Только чтоб на первом этаже, или с лифтом.
Колька вытаращенными глазами смотрел то на меня, то на пачку документов в своей руке.
— Алё-о! — потряс я его за плечо. — Ко-оль! Ты понял, что я тебе сказал?
— Да, да, понял! — закивал Колька. — Но — как это? За что?
— Да просто так, — скромно улыбнулся я. — За дружбу. Есть, вишь, такая штука — дружба. Только отцу не говори, пока машину не продашь, а то он в таких делах щепетильный, распсихуется.
— О, да! — радостно заулыбался Колька. — Я его знаю!
Он снова, как в первый день, с восхищением осторожно провел ладонью по торпедо машины.
— Батя меня убьет! — оглядывая салон, мечтательно протянул Колька.
— Не убьет, — подмигнул я ему. — Куда он теперь за тобой, на тачанке-то?
— Во, точно! — подхватил Колька. — А что если, прежде, чем продать, я недельку на ней поезжу? Как вы думаете, дядя Арсений?
— Я думаю, что это не очень хорошая идея, — нахмурился я. — А если разобьешь? Или угонят? Ведь страховки на тебя нету.
— Да, черт, что это я? — влепил себе ладонью в лоб Колька. — Это ж не машина, это деньги на квартиру для бати! А я — поездить, поездить! Как маленький!
— Ладно, нэ журысь, хлопэць! — засмеялся я, трепля Кольку по волосам. — Большой ты уже, большой. Больше, чем даже тебе кажется!
Колька благодарно взглянул на меня. Я отдал ему ключи от машины, и он сам поставил ее на сигнализацию. Я с улыбкой понаблюдал, как он долго не мог определиться, в какой карман спрятать ключи, и мы покинули тенистую стоянку. Скоро мы были на автовокзале, автобус до Стрелечьей отходил через пятнадцать минут. Еще через час тряской езды в раскаленном автобусном нутре водитель объявил: «Остановка Глубоковский сельсовет, сворачиваем на Стрелечью. Кому там до Пыльной, выходьте!» Я растолкал закимарившего Кольку, и мы вышли. Обдав нас душным солярочным выхлопом и пересушенной пылью с обочины, автобус уехал. На покосившемся указателе было написано: «Пыльная — 5 км». Я крякнул, поудобнее пристроил на плече сумку, и мы с Колькой двинулись вперед.
Когда мы дошли до Пыльной, было полдевятого вечера, начинало смеркаться. Деревня представляла собой одну единственную улочку, уставленную хатами, по сравнению с которыми домик Сорок в Мерефе казался особняком. Улочка бодро начиналась от развилки дороги, по которой мы пришли, и вдруг, словно испугавшись близости границы, резко загибалась в обратном направлении. Не было видно не души, лишь разнопестрые куры значительно похаживали за плетнями, да перебежала один раз дорогу прищуренная грязная кошка.