Она перестала пританцовывать и встала, скромно сложив ладошки крестиком на причинном месте.
— Сердце сказало мне, что в настоящий момент я люблю лауреата всей душой своей, всем сознанием и молекулярно-физической структурой, — громко и внятно, как на утреннике, заговорила она. — Оно сказало, что если моей любви дать физическую волю, то здесь сейчас образовалась бы черная дыра размером с полгалактики! (зал завибрировал; «О, дас ист колоссаль! — с немецким прононсом сказал Гриб Желе. — Ихь никто никогда так не любийт, натюрлихь!») Конечно, оно допустило, что со временем эта сила может уменьшиться, потому что скоро появится некто, на кого неизбежно перейдет часть любви (она потупила глаза), но все равно это была бы минимум четверть галактики. Я очень надеюсь победить, но есть еще последний претендент.
Дарья скромно отошла в сторону, освобождая место маме. Мама вышла, и долго молчала. Потом, встав вполоборота ко мне и к залу, она сказала:
— Сердце не стало мне ничего растолковывать, потому что я сама все прекрасно знаю, и единственное, что мне нужно, это быть честной с самой собой. Я всегда любила лаур… моего мальчика, но когда изредка приходило время анализировать свой внутренний мир, я всегда давала себе отчет, что первым в моей душе всегда был его отец, мой любимый муж, наш папочка, а потом уже он, наш ребенок. Мне нечего стыдиться, но, получается, что с точки зрения любви к моему сыну той девочке, которая выступала передо мной, я не конкурент.
Мама склонила голову и, ни на кого не глядя, ушла.
— Держись, — сочувственно шепнул мне ССЖ. — Не хотел бы я узнать, что моя мама любит кого-то больше меня, даже если этот кто-то — я сам!
Я непонимающе посмотрел на ССЖ, но в этот момент на все небо вспыхнула надпись «ДАРЬЯ!», и мой собеседник уже вовсю размахивал руками, вместе со всеми приветствуя победительницу.
Зал неистовствовал, стрелка билась в конвульсиях, лежа на упоре. Дарья вышла на авансцену, мириады прожекторов высветили ее крохотную фигуру и ее огромную, в несколько тысяч километров проекцию на небесном своде. То и дело прижимая ладони к раскрасневшимся щекам, она кланялась, приветственно махала рукой посылала залу воздушные поцелуи. Откуда ни возьмись на ее голове появилась корона из огромного красного рубина, искусно выточенного в виде сердца, в обрамлении золотых солнечных лучей и бриллиантов размером со спичечный коробок. Невидимый оркестр грянул «All You Need Is Lovе», вспыхнула надпись: «Вселенная приветствует победительницу Конкурса Любви!» Зал встал, закланялся в пояс и земно, отчего по трибунам побежали гигантские волны.
— А победительница получает какой-то приз? — поинтересовался я.
— Здорово живешь, конечно! — ответил ССЖ. — Какой же конкурс без приза! Сейчас сам все увидишь.
И точно, на сцене появилось уже поднос, перекинутый украинским шитым рушником, над которым, паря в пространстве, сияла маленькая, но ослепительно яркая звезда.
— Что это? — воскликнул я, закрываясь от невыносимого света.
— Как что? Главный приз, — улыбнулся ССЖ, — корпускула истинной любви, микрочастица той, изначальной, реликтовой, абсолютно чистой любви, созданной мной. Раритетная вещь, ей минимум двадцать миллиардов лет.
— И что она делает, что дает? — спросил я.
— Что делает? — переспросил ССЖ. — Ничего не делает, вечно горит себе в груди того, кому она вложена. А что дает? Дает истинную, непреходящую, неугасимую и неодолимую любовь к своему предмету. Навеки, навсегда, несмотря ни на что. Предмет может состариться, обрюзгнуть или вовсе стать козлом, алкоголиком и перетрахать всех соседок по лестничной площадке. Но тому, у кого в груди звезда истиной любви, это будет конкретно до лампочки, он все равно будет любить свой предмет, как Ромео Джульетту. Ну, или наоборот, как она его. Короче, до смерти. Такая вот штука, ага.
Тем временем поднос с корпускулой подплыл к удивленно щурящейся на него Дарье. Внезапно звезда вспыхнула еще ярче, Дарья охнула, прикрыла глаза рукой, отвернула голову, и в этот момент звезда, словно пуля, ударила ее в грудь. Дарья задрожала, засветилась вся изнутри, раскинула в стороны руки, ее ноги отделились от земли, и она повисла в метре над сценой, поддерживаемая невидимым полем. Зал безумствовал, на ускоренный мотивчик Энигмовской «Gravity Of Love»[ii] исполняя нечто вроде коллективного кан-кана.