О состоянии моих проблем я решил начать узнавать со звонка в офис. Фенечка обрадовалась моему голосу в трубке, как пятилетний малыш визиту Деда Мороза.
— Ой, Арсений Андреич! — закудахтала она. — Это вы? Как хорошо, что вы звоˊните нам! А то уж мы подумали, что и вас тоже… того…
— Чего? — как от больного зуба, поморщившись от ее «звоˊните», спросил я. — И кто это «мы»?
Вопрос явно поставил секретаршу в тупик.
— Ну, я и… я! — наконец ответила Фенечка, видимо, с удивлением для себя осознав, что о том, что меня «тоже того», возможно никто, кроме нее, и не думал.
— Ясно, — сказал я. — Если все-таки кто-нибудь кроме вас и… вас беспокоится обо мне, то передайте им, что я не только не «того», а напротив, и даже более. Смотрите, ничего не перепутайте. И руководителям объектов скажите, чтобы работали в штатном режиме. Ясно?
— Угу, — как-то неуверенно ответила Фенечка.
Она что, записывала?
— Лена, вам все понятно? — счел за лучшее уточнить я.
— Да, все понятно! — словно вырвавшись из цепких уз собственного сознания, подскочила Фенечка. — Мне все понятно, Арсений Андреич!
— Хорошо. От вчерашних визитеров известий, часом, не было?
— Никак нет! — войдя в роль бравого служаки, отрапортовала Фенечка.
«И то хорошо», — подумал я и, оставшись за положение дел в конторе относительно спокойным, отключился.
— А как там наш Самойлыч?! — успел услышать я в динамике, но перезванивать не стал.
Подумалось, что я сам хотел бы знать, как там дела у Питкеса. И еще: хорошая, все-таки, девка эта Фенечка, хоть и дура. И набрал Ведецкого. Александр Алексеевич звонок сбросил, через несколько секунд от него пришла эсэмэмска: «Не могу говорить. Перезвоню позже». Ну, да, надо полагать, адвокат сейчас у Самойлыча, может быть, даже уже идет допрос. Что ж, подождем, время есть чем занять. Ну, вот, например, позвонить Марине, урегулировать эту глупую и так некстати вчера возникшую проблему. Я уже нацелился на цифру 5, с незапамятных времен на всех моих телефонных аппаратах неизменно сопоставленную с номером жены, но в последний миг движение пальца остановил. То, что Марина до сих пор не позвонила сама, отчетливо говорило не только о том, что она еще, что называется, не «отошла», но и что отнеслась ко вчерашнему инциденту куда серьезнее, чем я предполагал. И тут же маленькое воспоминание неприятно кольнуло в сердце: вчера в последнем нашем диалоге в Марининой фразе «ты на самом деле секс-туризмом заниматься ездил» я не обратил внимание на слова «на самом деле». А смысл-то у слов нехороший, они вполне могут подразумевать, что у благоверной могло быть подозрение или даже информация о том, что на туретчину я ездил — ха, на самом деле! — с секс-миссией. И даже еще дальше можно выстроить теорию заговора, если допустить, что у Марины могли быть предположения по поводу моего по этому самому секс-туризму компаньона. Из вороха полузабытых воспоминаний вытянулся хвостик еще одного, очень давнего, лет пять-семь тому назад, разговора. Потрясения моих признаний в супружеской неверности уже давно отгремели, у нас с Мариной в семейных отношениях царила тишь да гладь. Не помню уж как тема Ивы всплыла за семейным ужином, как-то сама собой. То да се, слово за слово, вспомнили, я посетовал, что случилось-де у меня в то время что-то с головой, некое помутнение рассудка. Посмеялись, выпили за то, чтобы рассудок у главы семьи всегда оставался ясным и, вроде, проехали. Но напоследок Марина возьми да и урони: ты, мол, все же учти, любезный муженек, что жена твоя — не психиатр, с подобными помутнениями рассудка больше одного раза дел иметь не готова. И в глаза посмотрела мне так серьезно-серьезно, что мне даже шутить на эту тему расхотелось. Как и сейчас — звонить ей. Она на работе, в галерее своей, обстоятельно поговорить не удастся. А то вдруг скажет еще что-нибудь вроде: «Я ж говорила, второго раза не будет», и что тогда делать? Тем не менее чаша моих внутренних весов оценки порядочности собственных поступков в той или иной ситуации уже начала склоняться к тому, чтобы позвонить, но, как и вчера, вмешалась Ива. То есть, вчера я сам сбил себя с темы примирения с женой, позвонив любовнице, сегодня последняя вмешалась в ход моих мыслей сама. «Прилетаем сегодня рейсом SU 2145 в 18–40 в Шереметьево. Встретишь?», — гласила пропикавшая эсэмэска. Она что, не помнит, что вчера разговаривали? Хотя, да — вчера она была хороша. «Конечно» — вздохнув, отбил я в ответ, и буквально тут же от противоречивых мыслей о своих женщинах меня окончательно отвлек звонок Ведецкого.