Те, кого Ещук назвал «младшими товарищами», дружно захлопали крышками ноутбуков, задвигали стульями, встали и вышли. «Дисциплинка, однако», — не смог не оценить групповое выступление товарищей я. Мы остались в комнате одни. Ещук с минуту с видом, что что-то ищет, поперекладывал бумаги на столе, потом, так ничего эдакого и не найдя, поставил на стол локти, сложил пальцы шалашиком, и поверх них с легкой располагающей улыбкой посмотрел на меня. Постаравшись придать взгляду швейковскую идиотичность, я посмотрел на него в ответ.
Был майор Ещук немного, пожалуй, помоложе меня, с довольно крупными чертами слегка одутловатого лица, с начинавшей просвечивать сквозь тщательно зачесанные волосы лысиной. Глядя на это лицо, я понял, что не могу никак для себя его черты охарактеризовать — нравится мне это лицо или нет, приятно оно мне, или антипатично. Оно был какое-то… никакое, что для сотрудника одного из многочисленных наших «органов», надо полагать, было скорее достоинством, нежели недостатком. Единственное, что привлекало внимание на этом лице, были глаза — внимательные и цепкие, создававшие странное и неуютное ощущение немигающего взгляда, хотя, если присмотреться, становилось ясно, что с физиологией моргания у их обладателя было все в порядке. Под этим странным взглядом, наверное, всякий ощутил бы дискомфорт, и я не стал исключением. Но одно дело — испытывать неудобство, другое же — своему визави это показать. Я решил не доставлять майору Ещуку такого удовольствия, и пока он совершенно бесцеремонно сверлил меня глазами, я через маску Швейка как ни в чем ни бывало с улыбкой моргал ему в ответ.
— Ну, что же мы с тобой, Арсений Андреевич, делать-то будем? — наконец, вздохнув, произнес майор.
— Даже не знаю, Леонид Игоревич, что и ответить вам на этот непростой вопрос! — охотно подхватил я. — А что, что-то надо делать? И, кстати: а это ничего, что я с вами на «вы», товарищ майор? Не слишком, так сказать, фамильярно?
Мягкие, расслабленные черты Ещука мгновенно прорезались, затвердели, собрались, — сейчас я точно мог бы сказать, что это лицо мне неприятно. Но продолжалась эта метаморфоза совсем недолго, — майор быстро взял себя в руки, вновь выставив вместо себя истинного маску доброго дядюшки.
— Ну вот, снова вы за свое! — сочувственно улыбнулся он. — Ерничаете, скоморошествуете! А вот меня ваш друг Бранк давеча уверял, что Арсений Андреевич настроен на откровенный, задушевный, так сказать, разговор.
— А что, откровенный и задушевный разговор, в котором его участники обращаются друг к другу на «вы», вам представляется чем-то неестественным? — зло осклабился я, ощутив при весьма фамильярном упоминании майором полковника Бранка неприятное покалывание под ложечкой.
— Да и то верно! — рассмеялся, откинувшись на стуле, майор. — Какая разница — «ты», «вы»? Главное — суть вопроса, правда?
— Трудно не согласиться, — кивнул я. — Суть вопроса, пожалуй, важнее. Может быть, к ней, наконец, и перейдем?
— Легко! — расцвел в улыбке Ещук. — Только сначала необходимо принять кое-какие меры предосторожности.
Майор полез в ящик стола, — на секунду мне представилось, что он достанет оттуда пачку презервативов. Но на стол из ящика появилось чудное устройство в виде небольшого черного ящичка, напоминающего обыкновенный вайфай-роутер, только антенн на роутере было не две или максимум три, как я видел, а целых шесть.
— Что это? — спросил я. — Улавливатель мыслей?
— Если бы! — улыбнулся майор. — До такой миниатюризации создатели соответствующих технологий, к сожалению, еще не дошли. А много вопросов такая штукенция решила бы! Но это тоже полезный прибор — универсальная глушилка «Кайман-150». Сейчас мы его включим, и можно быть уверенным, что нас не запишет ни один микрофон в радиусе тридцати метров. Памятуя, так сказать, некоторые нюансы нашего первого с вами телефонного разговора.
Я вспомнил, как пытался поддеть Ещука тем, что записываю разговор, и усмехнулся. А майор тем временем воткнул в розетку шнур, и устройство замигало разноцветными лампочками.
— Ну, вот, — радостно потирая руки, сказал он. — Теперь можно и поговорить. Начистоту, так сказать.
— Ладно, майор, убедил, — махнул рукой я, глядя на шестирогую штуковину. — Давай начистоту.
— О, вот это по-нашему! — воодушевился тот. — Это я люблю! Безо всяких там интеллигентских штучек разных!
Мне показалось, что на волне внезапно разрешенного панибратства достанет сейчас майор из тумбочки початую поллитровку, заткнутую обязательно пробкой из газеты, пару не очень чистых граненых стаканов и по засушенному бутербродику с салом или загнувшейся черно-золотой шпротиной. Но — нет, до такой стадии радость майора по поводу победы над интеллигентщиной все-таки не доходила. А, может, просто водка уже кончилась.