— Тот самый, о котором на прошлой неделе говорил Ридль?
— Господи помилуй, — воскликнул Хейнц, — неужто ты никогда ничего не слышал об Эйнштейне?
— Нет, — отвечал Томас.
Те или другие имена, не упоминавшиеся учителем, были известны Томасу лишь в связи с профсоюзными и партийными съездами или конгрессами сторонников мира. Эйнштейн ни на одном из этих конгрессов не присутствовал.
— Он уже умер?
— Да. — И Хейнц вкратце изложил то, что знал об Эйнштейне. Томас внимательно его слушал, не очень-то понимая. Однако неведомый и непостижимый мир, приоткрывшийся ему в словах Хейнца, заставил сильнее биться его юное сердце, еще более алчным сделал его голодный разум. И что бы там ни говорила Лина, он углубился в чтение.
— Почему ты столько времени проводишь с Кёлером? — спрашивала Лина. — Что ты вечно с ним обсуждаешь?
— То, что не может тебя интересовать, Лина, — отвечал Томас. — Мы говорим о книгах, которые вместе читаем. Об уроках, которые нам задает Ридль.
Природу своей антипатии к Хейнцу Кёлеру Лина поняла, когда в Берлине слушался процесс некоего Бурианека. Бурианек был главарем банды, которая по заданию американцев должна была взрывать мосты и электростанции. Бурианеку удалось занять довольно видный пост на одном промышленном предприятии.
— Мы в нашей молодежной организации, — заявила Лина, — не могли понять, как это никто вовремя его не раскусил. Знаешь, что об этом сказал твой Хейнц? Теперь и у нас есть процесс, почти как в Венгрии.
При следующей встрече Томас упрекнул Хейнца:
— Ну зачем ты несешь такой вздор?
— Какой такой вздор?
— Ты остришь над тем, что для нас черт знает как серьезно. В прошлом году, когда профессор Берндт дал деру вместе с Бютнером, ты ведь волновался не меньше других.
— Волновался, ну и что с того? — отвечал Хейнц Кёлер. — Причем тут я? Твоя Лина всем на меня наговаривает. Может, теперь и ты этим займешься?
— Нет. Ты мне не враг, Хейнц. Только слишком много болтаешь глупостей.
С того дня Хейнц старался держать язык за зубами, когда что-то его возмущало или подстрекало к остроумной шутке.
Если у них и не дошло до разрыва, то они все же друг от друга отдалились и во время совместных занятий прежней радости уже не испытывали. Томас признал правоту Лины — Эрнст Крюгер и впрямь парень надежный. Хотя он прост и бесхитростен. Вопросы, которые так живо интересовали Хейнца Кёлера, Эрнста ни в какой мере не затрагивали. Но на него можно было положиться. Да и разве не он первый обратил внимание Томаса на Роберта Лозе?
— Смотри, вот человек, который вспомнил о нас, мальчишках. И многому нас научил, когда никому до нас дела не было. — Томас говорил себе: Эрнст вовсе не тупица, его волнует решительно все, что касается производства.
Цибулка, который тем временем сделался техническим директором, привык подвозить домой своего заместителя Ридля. Он и ужинал частенько с Ридлем и его матерью.
Правда, встречались они не только для деловых разговоров. Ни у того, ни у другого не было жены. Жена Ридля умерла в прошлом году. У Цибулки, правда, была тайная подруга, почти жена, но в его коссинской жизни она никакой роли не играла, ибо так и не решилась уехать из Западного Берлина. Там ей полагалась довольно значительная пенсия, поскольку ее муж погиб в офицерском звании. До войны он служил инженером у Сименса. По смыслу его договора завод должен был обеспечить ей безбедное существование. Цибулка полагал, что Ридль, как и все в Коссине, как даже его родители, считает эту связь порванной. Однако Ридль, хоть и не подавал виду, все знал по тому то радостному — от предстоящего свидания, то мучительно тревожному — после разлуки, душевному состоянию, которое всякий раз охватывает человека, не уверенного в прочности своей любви.
Знай Ридль, почему возлюбленная Цибулки остается в Западном Берлине, он бы, пожалуй, охладел к нему. Ему бы и во сне не приснилось сравнивать любовные тревоги Цибулки со своими, когда была жива Катарина. Но теперь это сравнение трогало его, ему казалось, что Цибулке еще далеко до его, Ридля, опыта как в радости, так и в горе. Если бы у них состоялся откровенный разговор с Цибулкой о его любовной истории, Ридль бы обозлился не меньше, чем злился Цибулка-старший, мастер на их заводе. Боясь домашних дрязг и расспросов, технический директор предпочитал сидеть по вечерам у Ридля, где никто его ни о чем не спрашивал.
Цибулка присел у письменного стола, дожидаясь, покуда Ридль кончит объяснять Томасу Хельгеру какой-то чертеж. Когда они ехали в машине, Ридль сказал: «Томас способный парень. Я рекомендовал его Винкельфриду, который будет читать на эльбском заводе курс математики. И кроме того, посоветовал не бросать занятий по черчению». Ридлю нравился Томас, нравились его вопросы, блеск его внимательных глаз. Если в течение дня многие приносили ему разочарование, то вечером его успокаивал открытый взгляд Томаса.