В сущности, с чего же начинается она? С момента, когда нас подняли по тревоге, или еще раньше, с того дня, когда впервые натянул одежду из грубого сукна?
— Что это за цыганские шаровары? — насмешливо спросил меня старшина и отправил на склад, чтобы я их заменил.
Задела меня его насмешка. Решил все делать ему назло и доказать, что я не простой солдат, а человек с высшим образованием. Но этот очевидный факт явно не волновал старшину, и он взял меня в оборот с первого дня службы. Нужно прямо сказать, глаз у него был наметан, и он не пропускал ни одного моего нарушения.
Откуда-то узнал, что отец мой полковник, и положение мое еще больше осложнилось. «Стыдно, — кричит, — прикрываться авторитетом отца! Где воинское достоинство?» А ребята слушают и посмеиваются.
— Профессор опять проштрафился! — шептал комсомольский секретарь Бурмов.
Потом собирает собрание. Заставили меня отчитываться, критиковать себя, обещать. Просто умора! Больше всех давил на меня Бурма. «Перед долгом, — кукарекал он, — все равны! Тут не помогут ни отцы, ни дипломы».
«Ах, дьявол вас побери! Вам что, заняться больше нечем, кроме меня?» Встал я, решил огрызнуться, но вовремя сообразил. Все получилось наоборот. Полностью признал свою вину. Рассказал, как трудно таким, как я, пришедшим прямо из университета, привыкать к суровой военной жизни. «Разве возможно, — спрашиваю их в упор, — из мира Пушкина и Гоголя, Сартра и Сэлинджера, Кафки и Камю сразу войти в железный порядок казармы и ни в чем не ошибаться? Но кто из вас заглянул мне в душу, кто протянул руку помощи? Где был комсомольский секретарь Бурмов? Командиры только требуют, предупреждают и наказывают. А знают ли они, что говорил Суворов о духе солдата? Что писал Наполеон по этому вопросу, что думал и говорил Фрунзе?»
И вот называю им имена великих людей, смело привожу сентенции и афоризмы, а солдаты слушают, словно я рассказываю приключенческую историю. Сел и подумал, что опять выкрутился. А ребята мне даже зааплодировали. Так и не смог понять почему. Тогда встал командир роты. Он только что возвратился из отпуска, и с ним я еще не сталкивался. Но он оказался очень умным человеком — низкий ему поклон, — а всего на три года старше меня. Старший лейтенант сказал, что ждет помощи от меня. Чтобы учил бойцов тому, что знаю лучше их и даже лучше его, чтобы помогал комсомольской организации, потому что имею опыт и обладаю богатыми знаниями. И прямо мне сказал: казарма не терпит сентиментальности, ей нужны настоящие мужчины. С того собрания командир роты мне стал очень симпатичен. А когда он сделал меня ротным писарем и забрал из-под начала старшины, стал симпатичен вдвойне.
Работы хватало с подъема до отбоя. Наравне со всеми изучал обязанности заряжающего, а потом — дела в ротной канцелярии. Надо подготовить расписание, отпечатать программу, составить списки — и так без конца.
Приближалось большое зимнее тактическое учение. Навалилась масса работы, голову некогда поднять, А тут с ножом к горлу пристал Бурма со своим комсомольским поручением:
— Ребята просят прочесть им лекцию по литературе. Не откажи!
— Откуда тебе приходят в голову такие глупости? — спрашиваю его, но тут входит ротный.
— Тимов, уж если тебя просят ребята, уважь! Сейчас на занятиях бойцы должны полностью выкладываться…
«Хорошо, — думаю, — значит, ротный занял сторону комсомольского вожака. Ну погодите, рассчитаемся за это общее наступление на собрании. Поймете, что и мы не лыком шиты».
— А о чем, впрочем, вы хотели бы послушать лекцию? На какую тему? — спрашиваю я задиристо. — Литература — это океан, можно говорить много.
Бурма помолчал, переступил с ноги на ногу и заговорил:
— Самой подходящей была бы военная тема. Скажем, «Образ солдата в мировой литературе». Скажу откровенно, ничего подобного никто из нас до сих пор не слышал.
«Ну, хватил, ничего другого не пришло в твою тупую голову!» — зло мелькает в моем мозгу. Еле сдерживаюсь, чтобы не обругать его и не послать ко всем чертям.
Однако понимаю, что в присутствии командира роты так поступать недопустимо.
— Очень интересная тема! Приду и я послушаю! — подытожил старший лейтенант тоном, не допускающим возражений.
Внутри все клокочет от злости, но держусь. Сквозь зубы дал согласие. Пять почти бессонных ночей. Верчусь в постели, не могу уснуть до рассвета, часами сижу в полковой библиотеке, но что в ней можно найти?! Чувствую, что дело идет к провалу.
Подошел назначенный день. Предстал перед ротой с красными от недосыпания глазами, нервничаю, волнуюсь. Злой на себя и на весь свет, что не смог подготовиться как следует. А ребята ждут, ждет командир роты, ждет и старшина. Начал. Пытаюсь общими рассуждениями ввести в курс. Вспомнил, что во все времена солдат был все-таки особенным человеком. Начинаю со Спартака, перешел ко временам Толстого, попросил помощи у Гашека и Хемингуэя, цитировал Эренбурга и Симонова, Ивкова и Вазова, Павла Вежинова и Людмила Стоянова. Произвольно поделил историю на периоды, по мировой литературе курсировал, как по танкодрому. А горящие глаза бойцов вызывали прилив красноречия. Губы еле шевелились, в горле пересохло: говорил, не умолкая, два часа. В заключение коснулся предстоящего зимнего учения, на котором не на словах, а на деле мы должны показать, что мы представляем собой как бойцы.