Его плечи вздымаются, ладони подняты в положении «сдаюсь».
— Это был не я.
Дженни закатывает глаза, отпуская Дублина с поводка. Он подходит ко мне, ставит две лапы мне на живот, и я зарываюсь пальцами в его мягкую шерсть. — Это ложь, и ты это знаешь, старик, — она ведет его по коридору. — Вы с мамой сегодня утром почти час разговаривали по телефону, замышляя это.
Мама вскидывает руки вверх.
— Нечестно, что он познакомился с Оливией, а мы нет!
— Вы не можете просто входить сюда без предупреждения! — кричу я в ответ, указывая на то, как Оливия приближается, словно испуганный зверек, поправляет свой свитер. — Мы могли бы быть голыми!
— Картер! — в ужасе восклицает Оливия в тот самый момент, когда моя мама ставит руки на бедра, бросает на меня неодобрительный взгляд и рычит: — Картер Беккет!
Дженни вскрикивает.
— Фу. Отвратительно. Не тот образ, который я хочу выжечь на своей сетчатке.
— Тогда следовало постучать, потому что я уже почти…
— Картер! — Оливия снова наполовину кричит, зажимая рукой мой рот. — Ради всего святого, пожалуйста, остановись. Пожалуйста.
Я улыбаюсь ей в ладонь, прежде чем вывернуться и обнять ее за талию.
— Прости, тыковка.
Хэнк хмыкает так, что я злюсь на него меньше.
— Так и надо! — хвастается он, прежде чем потянуться к нам. Я беру его руки, но он хмурится и отбрасывает их. — Я не хочу тебя. Я хочу Оливию.
— О, черт возьми…
Меня прерывает хихиканье Оливии, то, как она бедром отпихивает меня и обнимает Хэнка.
— Это гораздо лучше, чем то, что мы планировали, — говорит она моей семье.
Мама подходит к Оливии, широко раскинув руки, с самой чудесной улыбкой, будто она и не думала, что это когда-то произойдет.
— Я никогда не думала, что этот день настанет, — плачет она. Я же говорил. — Мой маленький мальчик стал совсем большим, у него есть девушка!
— Ему понадобилось всего лишь двадцать семь лет, — бормочет Дженни, а потом радостно хлопает Хэнка по руке.
— Привет, тыковка, — кричит мама, заключая Оливию в свои объятия.
— Мама!
— Что? Так ты ее называешь, да? — ее ухмылка странным образом очень знакома.
Дженни фыркает. Один раз. Дважды. Она опускается на пол, шлепая себя по коленке.
— Тыковка? Ты… ты… ты… — еще одно фырканье, — ты называешь свою девушку тыквенным пирожочком? — она плачет? — Вот тебе и репутация того самого огромного бабника, которую ты создавал все эти годы, — она, блять, плачет. — Ну, мы все понимаем. Ты любишь свою девушку.
Если бы я мог, я бы ответил. Но все, что я могу делать, это чесать затылок, и я ненавижу, как горит мое лицо. Когда мама выпускает ее, Оливия дарит мне мягкую, теплую улыбку, от которой я будто свечусь изнутри.
Мама шлепает Дженни по плечу.
— Не дразни своего брата.
— Он все время меня дразнит!
— Он дразнит тебя, потому что любит тебя, ты же знаешь.
— Да, Джен, — мои цепкие руки, ваш выход. — Дай просто обниму тебя. Я тебя люблю.
— Отойди от меня! — ее взгляд скользит по Оливии, уголки губ приподнимаются. — Ты слишком мала, чтобы стать живым щитом, — она раздумывает над этим всего лишь долю секунды, прежде чем сказать: «А, к черту», — и делает шаг за Оливию, обхватывая ее за бицепсы и прячется за ней.
Это бы сработало, если бы не мои чертовски длинные руки. Я обхватываю их обеих и прижимаю к своей груди.
— Групповое объятие, — пою я, когда Дженни стонет, а Оливия хихикает.
Я могу ненавидеть их за то, что они явились без предупреждения, но сейчас в одной комнате собрались мои самые любимые люди, и это делает меня самым счастливым человеком. Особенно когда я наблюдаю, как Оливия с такой легкостью вписывается в их компанию, словно она должна была оказаться здесь, стать частью нашей семьи. Я даже не возражаю, когда она рассказывает всем о том, как сбрила брови своему спящему брату, потому что он сломал ее хоккейную клюшку и сделал из нее трость. От этой истории в глазах Дженни, когда они встречаются с моими, появляется таинственный блеск, будто она что-то замышляет.
Через два часа, когда она стоит рядом со мной, натирая сыр для домашней пиццы, я все еще охраняю свои брови.
— Братишка, ты влюбился так сильно и так быстро. Когда падал в это все, не ударялся о каждую ветку по пути?
— А? — я поднимаю голову и улыбаюсь тому, как Оливия запрокидывает голову, смеясь над тем, что говорит Хэнк. Что-то пошлое, судя по тому, как моя мама осуждающе шлепает его по руке. Я поворачиваюсь к Дженни. — Я старше тебя почти на пять лет.