— О, я сказал ей, чтобы она убиралась к чертовой матери, — говорит Адам с мрачной, хотя и усталой усмешкой, обивка старого красного дивана трескается, когда он садится обратно за стол. — Сказал ей, что она должна уехать к тому времени, когда я вернусь домой сегодня вечером.
— Так блять с ней и надо, — случайно произношу я вслух, а потом сморщиваюсь. — Извини, — Я не могу спокойно относиться к подобному роду отношению в адрес моего друга, словно он игрушка на один раз. Ирония в том, что до встречи с Оливией я относился к девушкам именно так.
— Я не позволю ей пройтись по мне, — Адам вертит свой бокал на пальце, рассматривая точку на столе, а затем снова поднимает взгляд. В нем есть решимость, принятие. А еще немного грусти, в основном, умиротворение. — Больше.
Через час все уже идет своим чередом. Половина нашей команды уже здесь, и на огромном столе, за который мы переместились, я могу насчитать одиннадцать пустых кувшинов.
Я остановился после второго пива и не совсем понимаю, почему уже протрезвел. Ну, кроме того, что кто-то должен развезти этих клоунов по домам, и вся эта история. И я, если честно, не об алкоголе.
Я о том, что мне очень хочется удержать все хорошее, что есть у нас с Оливией, каждый кусочек рая, который я нахожу в ней, в нас. Вдруг однажды это исчезнет? Вдруг однажды наступит конец, хотя я клянусь, что конец не наступит никогда? Что если она устанет от моих разъездов, устанет от того, что слишком часто остается одна? Что если она решит, что есть кто-то, кто может любить ее лучше, чем я?
Нет, блять, нет, и я в этом уверен даже сейчас. И, наверное, все, что я хочу сейчас, это вернуться домой и показать ей все причины, почему ей никогда не понадобится другой мужчина. До конца ее дней.
Мой телефон на столе вибрирует, и я улыбаюсь, глядя на фотографию, присланную мне Оливией, в ответ на мой вопрос о том, чем она ужинает. Прежде чем я вышел за дверь, она трижды пыталась запихнуть мою карту обратно в мои руки, но в конце концов позволила мне засунуть ее в задний карман джинсов. Лишь после того, как я сказал ей, что буду голоден, когда вернусь домой, и поэтому она может заказать мне ужин. Правда лишь отчасти. У нас тут бесконечное количество еды, и я знал, что так и будет, но, блять, позже я тоже буду голоден.
Прекрасная и нелепая улыбка Оливии ослепляет меня с экрана моего телефона. Она ест что-то похожее на Пад Тай, что я планирую сожрать, когда вернусь домой.
Если вам интересно, говорю я о еде или об Оливии, то ответ будет прост и очевиден — и то, и другое. Да ладно, разве вы меня еще не раскусили?
Подбородок Адама опускается на мое плечо. Его теплое дыхание отдает тяжестью от пива и виски, которые он пил, пока рассматривал фотографию.
— Она хорошая, Беккет. Не отпускай ее, — затем он кружится, вскидывает одну руку вверх и кричит: — Еще по одной!
Весь бар взрывается. Да, весь бар. Адам угощает здесь каждого. Но я не позволю ему платить в такую, как сегодня, ночь, так что это значит, что я покупаю еще одну партию.
К счастью, как только все раздали, Адам предлагает перенести вечеринку к нему домой. Возможно, это хорошая идея — мы привлекаем много внимания, и бар заполняется. Я подозреваю, что видео, на котором Адам стоит на барной стойке с рюмкой в руке и произносит тост, который грубо, и гораздо уважительнее, переводится как «братву на сиськи не меняют», уже стало вирусным. Как минимум, это объясняет, почему в бар только что вошла группа женщин, одетых лишь наполовину, и почему они строят нам глазки.
Я оплачиваю счет прежде, чем кто-то успевает подумать о том, чтобы принять предложение одной из этих девушек или пригласить их к Адаму, и загружаю свой внедорожник пьяными придурками, а остальных запихиваю в «Убер». Адам и Гарретт безостановочно ноют о пицце, поэтому по дороге я заезжаю за тремя большими.
Адам врывается через парадную дверь с горячим куском в обеих руках, напевая «Highway to Hell», когда его милый до чертиков щенок выбегает навстречу. Адаму удается подхватить его, не выпуская из рук пиццу, хотя Медвеженок, тибетский мастифф, в свои семь месяцев весит не меньше восьмидесяти фунтов20.
Он останавливается у входа в гостиную.
— Какого хрена ты здесь делаешь?
— Я здесь живу, — невозмутимо отвечает Кортни, сидя на диване. Ее ноги на журнальном столике, на коленях миска попкорна. Она делает глоток из своего бокала вина, не глядя на нас, и увеличивает громкость на телевизоре.