— Ты и вправду так считаешь? — тихо интересуется Бренна.
Я горько смеюсь в ответ.
— А разве не должна?
Облизнув губы, она наклоняется ближе.
— У Джакса сейчас сложный период. Я не собираюсь его оправдывать или пытаться выяснить его замыслы. Но знаю одно: он никогда не привязывался ни к одной девушке. До тебя.
— Я в курсе. — Крепко сжимаю скользкую бутылку в руках. — Да, со мной он решился попробовать. Только вот ничего не вышло… — У меня срывается голос, и я отворачиваюсь. — Не всего в этой жизни можно добиться, и не важно, как много сил ты вкладываешь.
Они никак не комментируют мои слова, и за это я им благодарна. Мы направляемся в центр города, сворачиваем на Парк-авеню, где дороги разделены привлекательными узкими дорожками с зеленой травой, а няни гуляют со своими подопечными по согретым лучами солнца пешеходным дорожкам.
— Оставайся у меня, — наконец тихо произносит Бренна. — Вместе постараемся оттянуться и не будем упоминать Того, Кого Нельзя Называть. Мы просто станем отдыхать, а ты сможешь восстановить силы и решить, чего хочешь на самом деле.
— Не знаю…
Я замолкаю, поскольку предложение и в самом деле классное. У меня никогда не имелось настоящих подруг. И мне этого не хватало. Порой хотелось просто с кем-то поговорить, выпустить пар. Эту пустоту я заполняла клиентами и случайными знакомыми. Мне было легко болтать с миссис Голдман. Будучи старше, она не надеялась на крепкую дружбу. Но теперь, когда две милые веселые девушки предлагают то самое настоящее, мне трудно согласиться.
Я так долго держала все внутри себя, что теперь понятия не имею, как довериться. Единственным человеком, кому я по-настоящему доверяла, был Джон, и, скажите на милость, чем это закончилось? К горлу подкатывает ком. Я больше не желаю быть сломленной и бояться того, что жизнь пойдет своим чередом. Не хочу чувствовать себя одинокой.
Софи с осторожностью смотрит на меня, явно опасаясь, что я дам деру.
— Не волнуйся о том, что встретишь Джакса. Он все равно собирается улететь из страны… — Софи неловко замолкает, когда Бренна шипит на нее.
Меня разбирает смех. Такой, который до слез. Ну конечно, он улетит. Может себе это позволить. Откидываю голову на спинку сидения и опускаю плечи. Даже ненавидеть его не получается. Джон такой, какой есть. Ему требуется немного личного пространства, чтобы взять себя в руки. И, откровенно говоря, мне тоже.
Вероятнее всего, я выгляжу не особо счастливой, когда улыбаюсь, но мне все равно.
— Ладно, — говорю Бренне, — я останусь у тебя.
Глава 30
ДЖОН
— Мистер Блэквуд, словами не передать, как много для меня значит то, что вы выступили сегодня с речью.
Беверли, женщина, стоящая во главе программы поддержки людей с суицидальными наклонностями, одаривает меня теплой улыбкой, и мне одновременно хочется приветливо улыбнуться в ответ и в то же время воздержаться от эмоций.
Я только что провел встречу с ребятами, пережившими суицид. Целый час в непринужденной обстановке. Несмотря на эмоциональную усталость, чувствую удовлетворение. Я выступил с речью, чтобы помочь стереть клеймо безмолвия с этой темы и дать понять людям, что они не одиноки, что даже такой парень, как я, якобы находящийся на вершине мира, испытывает те же надежды и страхи. Я сделал это в стремлении помочь другим, но внезапно обнаружил, что встреча помогла и мне тоже. Я устал, но мне полегчало.
— Прошу, зовите меня Джакс. Рад был помочь.
Сегодня компанию мне составляет Джулс. Она договаривается об организации еще одной подобной встречи в следующем месяце, пока я раздаю автографы и позирую для фото. И участвую в этом с огромным удовольствием, поскольку люди ясно дают понять: им доставляет радость находиться рядом со мной. Я научился проникаться такими моментами, что не похоже на меня.
Именно Стелла научила меня этому.
По правде говоря, вряд ли бы я вообще явился сюда, не заставь она меня видеть дальше своего носа. Она показала мне, что для того, чтобы смотреть на мир под другим углом, нужно лишь вытащить голову из задницы и выбросить из головы ненужные мысли.
Ощущаю, как снова подступает боль. Когда ты в депрессии, боль иная. Депрессия — это бездействие, неверие в собственные силы. Это же другая пытка, пытка чувством потери и сожаления. Я в смятении, по рукам и спине пробегает холодок. Меня обуревает судорожное желание продолжать куда-то идти, что-то делать — что угодно — или я не сдержусь и закричу.
В очередной раз заблокировав эти эмоции, сажусь на заднее сидение лимузина, который увезет меня домой.
У нашей группы раньше был девиз: никаких сожалений. Мы жили по принципу Эдит Пиаф и ни о чем не жалели. Мы были детьми, которым в случае провала нечего терять. Забавно, но чем серьезнее ты к чему-то относишься, тем сложнее тебе наплевать на его потерю.
В данный момент я погружен в морскую пучину, полную тяжелых переживаний. В ту же минуту, когда я перестал выплескивать свой гнев на Стеллу и, уходя, захлопнул за собой дверь, меня накрыло волной эмоций.
Отбрасываю сожаления, поскольку должен жить настоящим и никогда не оглядываться назад. Я позволил ей жить своей жизнью, спланировать, как к чертям убраться из этого города. Мои чемоданы уже собраны; дом в Лондоне проветривают к моему приезду. Идеальный побег, но у меня такое ощущение, словно внутри все умирает.
Вот что такое искреннее раскаяние — потерять человека, ценность которого ты не осознавал до конца, но сейчас отчаянно желаешь вернуть все, как было.
Я скучаю по ее лицу, по тому, как при повороте головы подпрыгивают рыжевато-золотистые кудри, по маленьким дерзким веснушкам на губах. Я скучаю по звуку ее голоса, язвительным насмешкам.
Меня снова поглощает паника, время будто замедляется, а в лимузине становится меньше места. Через несколько кварталов прошу Брюса высадить меня у тротуара.
— Если что, ты довез меня до дома, — прошу его.
Мы оба прекрасно понимаем, что Папочка — он же Скотти — дерьмом изойдет, если узнает, что я гуляю один после мероприятия. Он считает, будто меня может преследовать какой-нибудь псих. Нанимать телохранителя, сопровождающего меня или кого-то из парней обратно в безопасное место после появления на публике — один из его пунктиков.
Брюс на мгновение колеблется с ответом, но затем кивает.
— Без проблем.
Наверняка он решил тайно ехать за мной. Но мне все равно, я просто хочу покинуть машину и пойти пешком.
К сожалению, только оказавшись снаружи, осознаю, что нахожусь на Юнион-сквер. Пытаюсь выбросить из головы воспоминания о месте, где я поцеловал Стеллу, когда мы поедали бейглы, но все рано вижу ее улыбающееся лицо, слышу ее смех сквозь шум города. Я словно наяву вновь касаюсь ее блестящих шелковистых волос.
Поглубже засовываю руки в карманы джинсов и ускоряю шаг. Но ее призрачный образ и воспоминания о нас так и преследуют меня. И когда внезапно обнаруживаю ее лицо прямо под ногами, едва не вскрикиваю от неожиданности. Застываю от потрясения. Похоже, у меня галлюцинации. Но она здесь, уставилась на меня своими большими голубыми глазами, которые я везде узнаю.
И тут до меня доходит, что я вижу ее портрет, нарисованный мелом. Стелла крупным планом. На темно-синем фоне ее локоны цвета красного золота украшены сияющими звездами, а лицо выражает печаль, отстраненность, словно девушка не из этого мира.
В душе поселяется пустота.
— Красивая, правда? — глядя на рисунок, замечает стоящий рядом со мной пожилой латиноамериканец.
На запачканных мелом пальцах смазанные цвета, превратившиеся в зеленовато-оранжевый оттенок. Вспоминаю его имя. Рамон, тот мужчина, которому Стелла купила кофе.
Прочищаю горло.
— Да.
— Звездочка должна быть в другом месте, — безучастно уставившись под ноги, произносит Рамон.