– Ну да, ну да. Постель ещё не повод… самый честный, блин. При живой жене, точнее, с двумя жёнами. Конь, говоришь? Может, размер гривы покажешь? Хотя грива это про тебя. У него другие выдающиеся детали. Ларис, а сильно у него выдающиеся, докуда достают-то? Вот чего ты меня опять завела? Я ведь мириться пришёл. Зуб даю, что соврал.
– Тогда или сейчас? Соврал-то, спрашиваю, когда? А то, что у Светки шрам в паху и родинка на правой ягодице, аккурат там, где рассказал, тоже выдумал! Конечно, милый… не делай из меня идиотку. Есть… и шрам есть, и родинка. Небось перецеловал всю с ног до головы. И эту тоже, через которую дети вылазят, язычищем вылизал. Вот как я тебе теперь доверять смогу? У-у-у гадость патлатая!
– Это же просто, Ларис. Мы летом на пляже вместе отдыхали. Она в бикини была. Всё же видно, кроме того, что под треугольником. Вы же, бабы, дуры набитые, норовите всю внутренность потенциальному потребителю предъявить.
– Ах, вот мы, значит, какие? Развратные, похотливые, бесстыжие. А вы, мужики, образец чистоплотности и целомудрия. Нигде у вас ничего не видно, только топорщится. Вы нам, мы вам. Квиты. Только у нас есть, на что приятно посмотреть, что с удовольствием потрогать можно. А у вас-то… ой-ой, без слёз не взглянешь, висит чёрт-те что, тряпочка… тьфу!
– Понятно, а у вас не висят, болтаются. По стойке смирно, когда в собачьей позиции стоите, а снизу призывно ягодка наливается: сорви меня, добрый молодец, только не подавись. Я ведь не спрашиваю, откуда ты знаешь, что у Эдьки одно яичко длиннее другого.
– Любовница твоя рассказала. Кстати, и о том, что шесть часов кряду может, тоже она. А ещё… ладно, не важно, проехали. Мириться он, видите ли, пришёл. Так и мирись, не хами. Ягодки. А ничего, что я ими детишек твоих выкормила? Посмотрела бы я, как ты… не, ничего, пошутить хотела… неудачно. Ладно, давай уже, мирись. Я ведь тоже тебе наврала. Мамой клянусь. Отомстить хотела.
– Так и я тоже… блефовал, чтобы тебя расколоть.
– Чего это меня-то! Он, главное, изменил, а меня проверять удумал. Хорошенькое дельце. Со Светки слез и мириться приполз. Не дала, что ли… или выгнала! Чего это я несу, дура? Ты, дорогой, не слушай меня, бабский характер, всегда хочется последнее слово вставить. Допустим, я тебе поверила, и что, чем компенсировать будешь?
– Ну, ты, Лариска, и стерва. Предлагаешь за твои кувырки с Эдичкой мне расплатиться? Я тебе как на духу: ничего у нас со Светкой не было. Усекла?
– Я твои извинения принимаю. За стерву отдельно мириться будем. Она тебе гораздо дороже обойдётся, чем Светку трахнуть.
– Да не было у меня с ней ничего. Можешь у неё сама спросить.
– Я и не сказала, что было. Постель ещё не повод для знакомства. Один раз разрешаю.
– Выходит, ты мне не поверила?
– Доверяй, но проверяй. Есть такое понятие – срок давности. Извинения приняты, но с испытательным сроком.
– Тогда и ты… одну из подробностей, которую мне предъявила про Эдичку, эпизодик такой малюсенький, он мне рассказывал, только не про тебя… вот я и думаю…
– Думает он. Чем размышлять-то, тыквой? Значит, и мне тоже он рассказал.
– Ага, прямо так взял и сдался с потрохами лучшей подружке своей жены. Я тоже Светке обо всех своих приключениях на стороне докладываю. Чисто для хохмы, чтобы ты не волновалась, а то ещё ревновать вздумаешь.
– Кого ревновать-то, тебя, что ли? Кому ты нужен, разве только мне, да и то, потому что дети.
– Вот и не ревнуй.
– Даже не думаю. Трахайся, сколько влезет. Только не со Светкой.
– Ловлю на слове. С какого дня налево можно?
– Прямо сейчас и начинай. Я готова.
– Так мы уже чего, помирились?
– А я о чём, битый час талдычу?
– Может, нам Светку с Эдиком в гости пригласить? Расскажем им всю эту хохму с обоюдной разводкой, посмеёмся от души.
– Ты чего, совсем ку-ку, хочешь меня с лучшей подругой поссорить?
Мы рассмеялись и побежали мириться.
Темпераментно вышло, азартно, чертовски чувственно, аж мурашки по телу.
Но я так ничего и не понял, не поверил в хохму. Умеют же бабы воду мутить.
Интересно, а она мне поверила?
Конец