Рыцарь Зигфрид был весьма удивлён, когда с двух сторон с дикими воплями в селение неожиданно ворвались чьи-то воины. Он даже не мог оказать сопротивление, ибо свой новый меч оставил внутри дома. На его глазах воины диким, варварским способом расправлялись с выбежавшими из домов рыцарями. Вместо того чтобы вызвать на честный поединок или, в конце концов, дать надеть доспехи и приготовиться к битве — а именно так должны поступать благородные люди, — воины, словно разъярённые кентавры, приросшие к лошадям, топтали своими конями и по-мужичьи избивали благороднейших рыцарей, словно перед ними был скот.
Когда же перед ним появился тот самый литовский князь, что зимой отобрал у него меч, оставалось только, воздев руки к небу, прокричать в ужасе:
— Мой Бог! Вы опять здесь?!
— Этого фона не трогать, я с ним поговорю потом! — крикнул Довмонт на ходу, устремляясь к центру селения.
Скоро те из рыцарей, что не пожелали сдаться, были уничтожены, остальные жалкой кучкой растерянно толпились посредине улицы.
Всех, кто был в полоне у рыцарей, отпустили немедленно. А были это местные мужики да бабы, согнанные из соседних сел.
— Кормильцы, спасители наши! — причитали счастливые женщины, расходясь по домам.
— А вот и знакомец мой, — сказал Довмонт, подъезжая к кучке пленных, — что вас снова принесло на эту землю?
— Только провидение, князь! Моя жизнь снова, как и тогда, в вашей власти!
— Жили бы себе спокойно в замке... а теперь что с вами делать? Надеюсь, меч у вас в этот раз не краденый?
— В это мгновение у меня просто нет меча...
Дружинники Довмонта окружили их, слушая, о чём говорит по-немецки князь с пленным разряженным рыцарем.
— Послушайте, барон, я отпущу вас без выкупа, но если попадётесь ещё раз — считайте себя мёртвым.
— Уж лучше убейте меня сейчас, князь, — ответил Фридрих. Кругом были его же товарищи по оружию, и он не желал показывать при них свою слабость.
— Как сказал, так и будет. — И Довмонт повернулся к своему помощнику с избитым, распухшим лицом: — Дать этому барону лошадь, пусть возьмёт свой меч и пусть уходит в любую сторону. Остальных гоним в Псков.
Кто-то из дружинников сходил в дом и принёс Фридриху меч.
— Лошадь сам оседлаешь, мы тебе не холопы.
И все повернулись к нему спиной, словно такого рыцаря больше и не было. Но Зигфрид был и держал меч свой в руках. Сжав меч, он почувствовал, что настал миг его славы. Пусть он поступит не вполне рыцарским образом — немало подвигов и прежде совершались с помощью хитрого ума. Зато он отплатит за прошлые унижения и сегодняшнее. А те, что останутся живы, расскажут об этом его поступке всему рыцарству. Его же удар мечом скорей всего будет для него и последним. Лишив жизни опасного врага, он потеряет и свою. Что же, он готов. Довмонт разговаривал о чём-то с дружинниками, и они громко смеялись. Никто из них не смотрел на него.
— Так вот же тебе за всё! — выкрикнул рыцарь Фридрих фон Роденштейн и взмахнул мечом.
— Берегись, княже! — услышал Довмонт крик сына старосты и быстро обернулся.
Он бы не успел защититься от удара меча, и здесь в этот миг закончилась бы его жизнь, но успел сын старосты. Длинной своей толстой дубиной он выбил меч из руки рыцаря. И правая рука несчастного Фридриха снова, как зимой у Раковора, беспомощно повисла.
Дружинники хотели зарубить Зигфрида сразу.
— Как я сказал, пусть так будет, — заслонил его князь. — Пусть уходит отсюда, но уже без меча.
Несколько дружинников отвели Зигфрида — вместе с лошадью, но уже безоружного — на край селения и, не удержавшись, дали ему пинка.
А на пути у князя стоял Старостин сын.
— Князь, молю тебя, возьми ты меня в свою дружину.
— Как же я могу взять тебя, ежели ты чей-нибудь человек? — удивился Довмонт.
— Мы с отцом вольно на земле сидим, и долгов у нас нет. Возьми меня, князь!
Конечно, схватка в селении была лёгкой, но сын старосты показал себя в ней неплохо. Двоих рыцарей обезоружил. Да и только что самого князя уберёг.
— Возьмём? — Князь повернулся к Василию.
— Можно, — ответил Василий, и все с ним согласились. — Тебя звать как, Старостин?
— Так ведь я тоже Василий.
— Будешь Василий Старостин.
Инок Кирилл пришёл в дом бездетной семьи, где жили старик Ибн Хафиз и Убайд.
— Проходи, — сказал ему Убайд, — в этот час мы с учителем не принимаем больных, но хорошему гостю рады всегда.
— Что есть час? — спросил инок Кирилл. — Отчего мера длины и веса остаётся неизменной, а мера времени столь текуча? Не потому ли, что текуче и само время? И если можно взять в собственность место и вес, то почему нельзя стать собственником времени?