Который мог помогать, не показываясь на глаза.
Советнику становится одновременно ужасно легко и тяжело — Алан рядом! Не хочет показываться, и его будет невозможно найти, пока не захочет, однако, рядом.
В расстроенных чувствах Джаред составляет еще пару бумаг, а в середине ночи, обнаружив кружку с успокаивающим отваром возле локтя, не удивляется, откидывается в кресле и засыпает, снова как будто видя размытый силуэт.
В кресле напротив.
Всю оставшуюся ночь эта мысль переплавляется по дорогам снов, меняется, растет, наоборот — уменьшается, и ранним утром Джаред подскакивает, как ужаленный. Это был Алан!
Кружка опять полна, на сей раз отваром бодрящим — травы легко определяются нюхом.
И бумаги на столе кое-где исправлены, серьезно дополнены, а поверх снова лежит светлый квадратик ежедневного отчета.
— Алан! Ох, Алан, — сегодня Джаред уже почти не зол, хотя и сердится, как будто просто потому, что сердиться по таким поводам положено продолжительно.
Короли Благих Домов оказались неожиданно сговорчивы, как будто кто-то незаметный обронил невзначай пару угроз. Джаред предложил им выверенные договоры — и владыки были готовы пойти на уступки.
День удается, переговоры проходят блестяще, дядя отмечает прекрасный выбор средств, мимоходом подтверждая худшие догадки: если бы вся ситуация дошла до него, в живых нынешних королей наверняка уже не было бы.
Дядя вообще не склонен к дипломатии, это Джаред заметил очень давно.
Душевный подъем хочется с кем-то разделить, Джаред спрашивает стражу, где они видели Алана в последний раз, а волки лишь косятся и отвечают странно «возле вас». Тогда Советник спешит в свой кабинет… оказывающийся снова поразительно пустым. Алана нет, ежедневный отчет сегодня уже был исполнен, ситуация с королями разрешилась, книги, все еще раскрытые на нужном месте, шелестят страницами от сквозняка.
Джаред отметил, что душевный подъем сошел на нет, не принимая это, впрочем, за оправдание себе. Посмурнел, прошел к креслу, устроился писать отчет для себя: что можно предпринимать в подобных ситуациях впредь. В строчке «не стоит» отписал «посвящать короля». Подумал-подумал, но не дописал. Точку тоже не поставил.
Слабая надежда, что Алан объявится на другой день, опять не оправдалась.
Стража при этом работала прекрасно, очевидно, не ощущая перемен, иногда об Алане заговаривал дядя, хохотал Мэллин, а Джаред молчал. Очень стойко молчал просто потому, что не видел начальника замковой стражи.
Не видел неделю.
Не видел месяц.
Не видел два месяца.
И этого отсутствия не искупали ежедневные отчеты. Видевшаяся в первые дни тень тоже запропала. Джаред уже готов был кинуться на любой шорох с когтями, чтобы выцепить Алана и заставить себя выслушать, вытрясти его, принудить проявиться!
Алан словно насмехался над ним, будучи невероятно близко и невероятно далеко.
Джаред злился, и ничего не менялось.
Ему казалось, что отчеты теперь шелестели по утрам насмешливо, знакомый простой почерк складывался в другие слова, а стоило всмотреться — оказывался обычным отчетом. Джаред вступал с Аланом в мысленный диалог, спорил, доказывал, что именно Алан был тогда не прав, поэтому ему, Советнику при исполнении, не должно быть стыдно! И никакой вины он ощущать за собой не должен.
Что-то, наверное, он высказал-таки вслух, потому что к исходу третьего месяца на отчете появилась приписка, одинаковая каждый день, выведенная чуть ниже и ровнее, чем сам отчет. Всего два слова.
«Разумеется, Советник».
Джаред все же вернулся к графе «не стоит». Записал туда «ссориться с начальником замковой стражи».
А потом его осенила идея, показавшаяся уставшей голове попросту блестящей. Наутро Джаред с трудом вспомнил, чему так радовался, потом его прошиб ледяной пот: а ну кто-то, кому не предназначалось, заметил?
Записка с извинениями на его столе, в его кабинете, конечно, вряд ли попала бы не в те руки. Особенно если учесть, что Джаред опять за этим столом задремал. И все же ужас колол спину, пока от кресла напротив не раздалось позабыто-мягкое:
— Принимаю.
Джаред недоверчиво вскинулся, разглядывая Алана, вполне себе по-настоящему сидящего тут, в кабинете, напротив него самого, обычного Алана, ничуть, вроде бы, не изменившегося, и все одно другого. Потому что этого Алана Джаред очень, очень хотел видеть, что бы он ни натворил.