Вот и теперь улыбался, фомор его побери!
Проклятие с особой силой проехалось по Алану, который, на взгляд Джареда, виновен был лишь в преданности Мидиру. А обвинение и, тем более, наказание за преданность советник, откровенно говоря, ненавидел.
Джаред был уверен насчет себя: хватит уже женщин, которых он не смог сберечь. Даже если какая-нибудь ши и сможет проникнуться к нему чувствами, что вряд ли, и возбудит в нем симпатию, достаточную для брака, что еще более маловероятно, сам он никогда не станет рисковать чужой жизнью. Алан же, наказанный без вины, просто должен быть расколдован! Советник поднимал все более старые книги, искал и искал ответ в тех домах, где ему доводилось побывать — но не находил ответа. Все упиралось в истинную любовь.
Любовь сама по себе редкость, в Темные времена — еще более, а уж в применении к его другу, который умудрялся становиться незаметнее волчьих голов… оставалось надеяться только на чудо.
Мидир не понимал тяжести болезни Алана. Зная дядю, Джаред был уверен — тот мгновенно отодвинул бы Алана от обязанностей начальника замковой стражи. Причем отодвинул именно для блага Алана — что, без сомнения, быстрее и надежнее Проклятия сведет верного волка в могилу…
Алан выпроваживал советника как мог. Так плохо ему не было никогда, и если уж душа его упадет в мир теней, пусть это случится в отсутствие Джареда. При этом Алан отчетливо чувствовал себя эгоистом: Джаред все одно будет себя винить, что не был рядом; а находясь рядом, будет мучиться, что не в силах помочь. Уходить, терзаясь еще и сожалениями друга, Алан не хотел.
Он даже смог помахать Джареду из окна, когда тот все же обернулся на мосту, и силы начальника стражи совершенно тут иссякли.
Алан порадовался, что без Майлгуира забот в замке убыло на порядок. Тем более, что все королевские волки получили наказы еще вчера, стража действовала слаженно, один полный офицер всегда дежурил, так что особого досмотра от начальника им не требовалось.
Проклятие, словно почуяв отсутствие друга, сжало шею до потери дыхания, спустилось через занемевшее плечо и выкрутило кисть так, что Алан чуть было не застонал. С недовольством глянул на руку — судя по ощущениям, с нее содрали кожу и мясо, однако все было на месте.
До своих покоев ему в подобном состоянии не добрести при всем желании, сейчас даже замок не поможет… Алан просто свернул подальше ото всех, сделал пару шагов в никуда, запнулся на ровном месте и упал, окончательно утонув в холоде и боли.
Качественно утонуть, впрочем, ему не дали.
— Дядя Алан, — стучался в мозг тоненький голос. — Дядя Алан, ты чего? Дядя Алан, я тебя за камень принял.
Видимо, Алан упал очень удачно, раз спиной ощущал стену, а ногами — пол. По коленям ерзал неугомонный волчонок, у которого была невероятно красивая, хоть и немного печальная мама.
— Дядя Алан, ой, а чего это? Одна рука холодная, а другая — горячая! — ребенок сжал обе кисти в своих одновременно, и Алана словно прошило молнией.
Чувствительность возвращалась. Пока это нисколько не радовало.
— Мэй… — выдохнул Алан. — Иди к… Дж-женни…
Даже имя волчицы произнести было невмочь, холод охватывал так, что зуб на зуб не попадал, а согревающий Мэй ощущался болезненно ошпаривающим.
— Нет, я пока с тобой посижу, дядя Алан! Ты какой-то не такой! — волчонок, судя по приблизившейся к глазам тени, наклонился, разглядывая лицо. — Ты очень бледный, дядя Алан, ты давно ел? А мама сегодня хотела делать пирог, послала меня тебя позвать! А как ты пойдешь, если такой холодный? Надо тебя немножко погреть и помочь дойти!
Упрямства маленькому волку было не занимать.
— Воз-звра-ща-й-ся к ма-ме, Мэй, — язык почти слушался, но дышать получалось через раз. — Я по-том, сле-дом.
— Ну конечно, конечно, дядя Алан, только ты не потом, а со мной, а я вернусь к маме, но с тобой! — решительный ребенок поудобнее уселся на коленях. — Ты никуда не торопишься? Вот! И я не тороплюсь! И ты давно обещал послушать, что я прочитал про древних волков! Ты сам похож на древнего волка, а теперь еще никуда не торопишься!
Вопреки беззаботному тону Мэй очень тревожно прижался к груди, съеживаясь, будто мечтая уместиться на руках Алана целиком. Зрение немного прояснилось.
— О, дядя Алан, у тебя глаза посветлели, а то как будто совсем черные! — Мэй подпрыгнул и повеселел. Поднял руки и погладил Алана по щекам. — Я сначала подумал, что на камень налетел, а теперь ты совсем ты! Ну, немного не ты, но это же потом пройдет?
Алан никогда не мог соврать, когда ему так искательно заглядывали в глаза, поэтому пожал плечами. Вышло одним плечом: тем, которое слушалось. Боль опять покатилась волной, так что полуседой волк сначала и не заметил, как ребенок прихватил его за ледяную правую руку, устроил ее поперек своей спины и притянул ладонь к животу.