– Антон тоже ездил с семьей?
– Нет, он один. Он да Геннадий Викторович наш. Никак себе подругу жизни не подберет, слишком уж знаменит, нет достойных, – презрительно скривился Крабовский. – Вот и ходят парой. Гена Зинке, поварихе нашей, мозги компостирует, а Антоша к этой самой Рите, дрессировщице, наведывается. Наведывался, точнее, – поправился Крабовский, мельком взглянув на труп. – Да только не много толку было от этих свиданий. Как гастроли – что тот, что этот – ни одной юбки не пропустят.
– Значит, они были друзьями? – навострил уши Лев.
– Как вам сказать? Может быть, и были. Только дружба эта такая… не сказать, чтобы очень верная. Когда на гастролях, тогда друзья. Выпить вместе, девчонок посни… Ну, то есть я хотел сказать, что на гастролях они больше общаются. А когда, как говорится, не сезон, по-моему, и не перезваниваются даже.
– Но в сезон, если я правильно понял, они вполне между собой ладили. Что ж, это и понятно, оба свободны, оба в активном возрасте…
– Вот именно… в активном, – с досадой фыркнул Крабовский. – Где надо и где не надо, активность свою проявляют. Антона я, конечно, действительно мог выпустить на замену, но временами его хоть самого подменяй. Так налижется, что… Ну, то есть, я хотел сказать, внутри коллектива разные бывают проблемы, – вновь дипломатично поправился Крабовский. – С семьями, конечно, гораздо удобнее работать. Там уж они сами следят. Пьянки эти или походы разные «налево» – это редкость. А эти двое… просто постоянная головная боль…
Озабоченное выражение лица Чапая со всей очевидностью доказывало, что говорит он искренне.
– Неужели Шутов тоже выпивает? – удивленно поднял брови Гуров. – Я слышал, что животные не любят запах перегара.
– Наверное, – цинично усмехнулся Крабовский. – Только их не больно-то спрашивают, что они там любят, а что нет.
– А если набросятся? Хищники все-таки. Не боялся?
– Не знаю… Наверное, не боялся.
Отсутствующее выражение, с которым Крабовский произносил эти слова, вновь заставило полковника подумать, что процесс дрессировки проходил не без помощи «вспомогательных средств». Даже из краткой беседы с инспектором манежа можно было понять, что Шутов не особенно церемонится со своими подопечными.
– Так, значит, Антон и Геннадий были друзьями и даже, если я правильно понял, иногда вместе выпивали, – еще раз уточнил Лев.
– Ну это… это наши внутренние проблемы, – дипломатично ушел от ответа Крабовский.
– Да, разумеется. Я просто хотел сказать, что явной вражды между ними не было, и предполагать, что Геннадий мог как-то… поучаствовать в смерти Антона, по-видимому, бессмысленно?
– То есть что значит «поучаствовать»? – изумленно вытаращил глаза Чапай. – Антона ведь изувечил Фимка. При чем тут вообще Гена?
– Когда мы вошли сюда, он находился рядом с трупом. Он и медведь.
– Да, но… По-моему, все здесь совершенно очевидно. Вы посмотрите на рану, это же… совершенно очевидно.
По реакции инспектора манежа можно было понять, что мысль о причастности Шутова действительно не приходила ему в голову. Он растерянно переводил глаза с дрессировщика на труп и обратно, по-видимому, пытаясь представить себе возможное «участие» Шутова в трагедии, но ему это явно не удавалось.
– И потом, на нем остались бы следы, – как бы сообразив что-то, добавил он. – Вы посмотрите, у Антона ведь вся шея разорвана. Если бы здесь был замешан Гена, он бы сейчас весь был перепачкан кровью. А кровь была только на лапе у Фимки.
«Причем только на одной лапе, – вдруг осенило Гурова. – Интересное, однако же, кино. Получается, этот медведь «одной левой» разорвал своему провожатому горло, да и успокоился на этом? Понятно, что мертвых животные обычно не трогают, но если зверь действительно был разъярен, он наверняка впился бы всеми четырьмя. Ярость, она и есть ярость, тут уж некогда рассуждать, мертвый или живой. Но все остальные лапы зверя испачканы не были. А если медведь действовал, так сказать, «по остаточному принципу», то кто же тогда был настоящим убийцей? Ведь на Шутове тоже ни пятнышка. Чист, как хрусталь».
Подойдя к парню, который трудился возле трупа, Лев спросил:
– Какие предположения?
– Да вроде бы все очевидно, – ответил тот. – На шее живого места нет, кровопотеря огромная. Двух мнений просто не может быть.
– Медведь?
– Разумеется. Конечно, с телом еще должны поработать эксперты в лаборатории, но не думаю, что они смогут добавить что-то существенное в плане причин смерти.
– Даже удивительно, как это он умудрился одной лапой столько дел натворить, – заметил Лев.
– А вы видели эту лапу? С такими когтищами и одной хватит. Много ли надо тщедушному двуногому? Ни шерсти длинной, ни панциря. Никакой защиты, в общем. Вот она, шея – рви, не хочу.