— Надо все устроить по-другому…
Видать, она это всерьез задумала, так как снова вернулась к той же теме за столом. Взглянула на матушку и заключила:
— На тебе лица нет! И сыночек под стать: желтый, как лимон… А все твоя проклятая лавка…
Матушка взглянула на отца. Тот отвернулся.
— Я уверена, вам было бы куда выгоднее…
На другой день я, по обыкновению, сидел на полу возле керосиновой печи, когда тетя, прочитав газету, стала изливать свое негодование:
— Все-таки непостижимо, как это не могут поймать человека, если повсюду расклеены фотографии и у него нет ни гроша в кармане!..
На что я, не без самодовольства, сказал себе: "Осторожно, Жером! Не подавай вида, что знаешь…"
— Может, он утопился, — произнес я вслух.
Она пожала плечами и бросила на меня презрительный взгляд. Но вдруг, будто порыв ветра, покрывающий рябью стоячую воду канала, какая-то мысль наморщила ее лицо. Мысль превратилась в подозрение. Она уставилась сначала на меня, затем на окно Рамбю-ров.
— Вчера полиция опять там все обыскала! — поспешил я ее заверить.
В некоторых отношениях тетя Валери действительно была не старше меня. Например, когда мы с ней препирались. Она препиралась со мной не как взрослая с ребенком, а как ребенок с ребенком. И еще за столом: она не сводила глаз с моей тарелки, желая удостовериться, не положила ли матушка мне лучший кусок, чем ей!
Вот и сейчас… Можно было подумать, что мы затеяли какую-то игру…
— Так, так… — пробормотала она.
И лишь несколько минут спустя спросила:
— А как его звать, этого мальчишку?
— Альбер.
— Ты иногда с ним играешь?
— Нет.
— А чего ж ты мне сказал, что он твой друг?
— Потому что он мой друг! У нее сделалось такое лицо, будто она готова растоптать всех моих зверей и игрушечную мебель.
— Не понимаю, почему ты не ходишь, как все, в школу!
— Потому что повальная скарлатина.
— Скарлатина… скарлатина… — пробурчала она.
И тут игра пошла уже всерьез. Я твердо решил увидеть отца Альбера, но не менее твердо решил помешать тому, чтобы его увидела тетя Валери.
А она поняла, что я что-то от нее скрываю, и старалась поймать меня врасплох.
— На что это ты смотришь? — неожиданно спрашивала она.
— Ни на что… На улицу.
— Но на улице ничего такого не происходит.
— А я вот смотрю.
Тогда она поднималась с кресла, волоча ноги в войлочных туфлях, подходила к окну и окидывала взглядом дом, в котором жили Рамбюры.
— С каких это пор они стали прицеплять на окно розовую тряпку?
— С тех пор, как прохожие стали туда глядеть. Я хорошенько не понял, что она хотела сказать, когда добавила:
— Как знать?.. Женщины такие дуры!..
Может, стоит подстеречь мадам Рамбюр на улице, когда она, дождавшись темноты, пойдет к Тати за покупками? Быстро подойти и посоветовать быть поосторожней, потому что моя тетя Валери…
— А твоя мать с ней знакома?
— С кем?
— С мадам Рамбюр… Я полагаю, это ее покупательница?
— Возможно.
Мое "возможно" намеренно прозвучало весьма загадочно. Теперь-то я отдаю себе отчет, что сделал все, дабы разжечь тетино любопытство и дать пищу ее подозрениям. Если она хоть на час забывала о Рамбюрах, я не выдерживал, нарочно наклонялся и, будто чем-то живо заинтересовавшись, прижимался носом к холодному стеклу.
— Что ты все на площадь смотришь? — с издевкой цедила она.
— Смотрю, как аптекарь ставни закрывает…
Два-три раза в полумраке мелькнул, вернее, мне показалось, что мелькнул знаменитый белый воротник с кружевами Альбера. Я видел также руки. Но я отдал бы все на свете, лишь бы увидеть лицо — лицо человека с фотографии.
— Убийцы всегда прячутся там, где никому не придет в голову их искать…
Теперь игра шла не час и не два, а целыми днями. У меня от нее тяжелела и пылала голова. Опять лил дождь, беспросветный черный дождь, не давая мне выйти
на улицу. Кончилось тем, что я с тетей стал как бы обособленным от всего дома островком. У нас был свой язык, свои заботы, свои тайны. Мы друг друга ненавидели и почти в открытую друг за другом следили.
Я дошел до того, что дерзко заявил:
— Матушка никогда не бросит торговлю!
— Она тебе сказала?
— Нет, но я не желаю…
Я понимал, к чему это клонится. Смутно чувствовал, что теткин план таит опасность для нашего образа жизни, для нашей семьи и что опасность прежде всего угрожает матушке. Когда тетя затевала такой разговор — а она затевала его каждый день, это стало ее коньком, — матушка с натянутой улыбкой уклончиво отвечала: