Раз по шее, два и три…
Поминай уставы,
Пьяных истин не твори.
Истины — неправы!
Правы ноги, сапоги,
Пуговицы, дула.
Ночь дослушала шаги
И опять уснула.
«Пошел гулять; домой не возвратился…»
Пошел гулять; домой не возвратился,
Быть может, помер иль сошел с ума.
И некто овдовевший поселился
В его жилище, скучном, как тюрьма.
И так похож был обитатель новый
На прежнего, что выжил из ума,
Усами, лбом, повадками, что снова
Он стал бродить у берега речного,
Крутого и опасного весьма.
«Кто думать смел? Жду слова: кто здесь думал?..»
Кто думать смел? Жду слова: кто здесь думал?
Ответа нет… Стук сердца… Тишина.
Чтоб выжить под начальником угрюмым,
Работай, спи, не мешкай у окна.
Знай, от Петра Великого доныне
Начальник прав: он думает за всех.
А люди что? Людишки! Без веселья
Они начальству служат для потех.
«Через тысячи лет на земле…»
Через тысячи лет на земле
Ресторанов не будет ночных.
И бесед о любви, о луне,
Слов привета и слов ледяных.
И не будет ночных поездов,
Утешений терпким вином,
Первых встреч и первых разлук
И твоих, меня перед сном
В поздний час ласкающих рук.
«Туманный день. Ненастье за окном…»
Туманный день. Ненастье за окном.
В квартире темень, шепоты, раздумья.
Идут часы. Супруги ни о чем
Не говорят. Им скучно до безумья.
Они молчат. Они живыми были,
Но вот, живьем, свершив законный брак,
Они в квартире скучной жили так,
Так много лет, что чувства их остыли
И телевизор съел их до конца,
Лишив сознанья, сердца и лица.
«Какой судьбы избрали мы дорогу?..»
Какой судьбы избрали мы дорогу?
Да никакой! Старели понемногу.
Работали (иначе не могли),
Порой молились Богу без ответа
И ждали, ждали радости и света,
Любви, каникул, солнечного лета
С Марусей, с Анной, с Верой… и легли
В участок тесный глинистой земли.
«Вблизи неслышны были звуки…»
Ю. Одарченко
Вблизи неслышны были звуки,
Часов на башенной стене.
Казались каменными руки
Уснули клавиши во тьме.
Но дальше — продолжались счеты
Других безжалостных часов
И древний шум ночной работы
Трудолюбивых столяров.
И где-то, в темных дебрях сада
Звучали выстрелы и смех…
Ночь длилась, как ей длиться надо,
Чтоб материнствовать за всех.
«В то утро, по свидетельству жены…»
В то утро, по свидетельству жены,
Кой-как успевшей убежать в пещеры
И там прожившей, кажется, полгода
С Дианою — наставницей своей,
Ни облака, ни звери, ни растенья
Не предвещали гибели. Рассвет
Над синей гладью, спящего залива
Был, как всегда, спокойно безмятежен,
И лишь одни любовные заботы
Еще будили рощи и сады.
Дремали звери в логовах пустыни,
И даже сам, к виденьям приобщенный,
Дремал ширококрылый Гамаюн…
Увы, и Он не молвил посвященным
О том, что здесь готовилось, рождалось,
Как лава здесь с водою повстречалась,
Когда Вулкан Цереру пробудил.
«Хоть жизнь прожить — не поле перейти…»
В. Шеметилло
Хоть жизнь прожить — не поле перейти,
Я дни свои уже, как будто, прожил.
Хотел любовь и истину найти
И все изведал трудные пути,
Все лучшее предал и уничтожил.
А между тем, над старым чердаком
Рассвет, как в детстве, радостен и светел.
Мне в Галлии он русским языком
И воробьиным щебетом ответил.
Вошел ко мне, поставил самовар,
Принес три чашки (третья для Елены).
Но где она? Забывчив я и стар!
Она далече, в памяти нетленной!
«Осенний день. Кленовый предо мною…»
Осенний день. Кленовый предо мною
Желтеет лист. Он сумрачной чащобой
Взлелеян был. Как просто и как мудро
Теперь он в книге дремлет, ожидая,
Чтоб я зимой, рассеянным движеньем,
Его нашел… и вдруг, припомнил день,
Тот летний день, когда его с тобой
Мы схоронили в томике, где Тютчев
Писал об осени перноначальной.
Но ты, мой друг — ты помнишь ли об этом,
Когда в тиши, старушкой одинокой,
В ночи, как море тайной и глубокой,
Задумавшись, ты смотришь из окна?
«Я помню, хороша была ты молодою…»
Я помню, хороша была ты молодою.
Но знай, что и теперь, пусть старость подошла,
Пусть вижу я тебя усталой и седою,
Я говорю — моей осталась ты весною,
Надеждою моей, что столько лет со мною
И в радости и в горе прожила.
«Люблю я здесь и горные громады…»
Люблю я здесь и горные громады,
И волн певучих мерные ряды,
И шум весны, и шепот листопада,
И зной, и снег, и рощи, и сады.
Я их люблю за странность сочетанья
Их красоты с их бренностью земной,
За то, что жизнь — лишь легкое сиянье,
Лишь музыка любви и расставанья
В преддверьи близкой темени ночной.
«В деревню я приехал наугад…»
В деревню я приехал наугад,
Жилище снял, откуда, за полями,
Виднелся лес и слева, еле-еле.
Синел залив чуть видной полосой.
Вдали от всех, без нежности твоей
Я городскую заменил тревогу
Усладой одиночества ночного.
Раздумьями, что старость беспощадно
Нам дарует, и странною надеждой,
Что горечь всю, всю боль пути земного
Когда-нибудь с тобой мы позабудем,
И не умрем… что нету смерти жала
И что с тобой мы будем, как бывало,
Любить друг друга, ласточка моя.