Дождь
Misericordia
ДОЖДЬ
(продолжение рассказа «Ночь»)
Сосед умер уже к полудню. Заголосившие, запиликавшие приборы заставили Матвея разлепить потные веки, и сквозь них он увидел как в палату вошли медсестра и санитарка. Не говоря ни слова, отключили технику, спокойно, по-деловому, они сложили на животе руки ушедшего, связали их бинтом, накрыли лицо простыней, закрыли койку ширмой и ушли, пришлепывая резиновыми тапочками.
Духота стояла нестерпимая. Кондиционеры не работали. Небо из окна реанимации было до омерзения чистое. Лишь недвижимые верхушки деревьев и что-то невнятно-мутное на горизонте. Интернет-прогноз фальшиво лепетал о дожде после двух, и Матвей, смахнув порцию пота со лба, отбросил телефон на подушку.
Лица соседа он так и не разглядел. Оно было наполовину закрыто какими-то масками-пластырями, изо рта и носа торчали белые и зеленые трубки разной толщины, и всю ночь палата впитывала его хрипы и булькания. Матвей опять забылся мутным и потным сном, и снова открыл глаза от голоса: – Обедать будете?... Брякнула тележка, глухо простучали пластиковые коробки, кто-то матюгнулся…
…Уже дохлёбывая чай он почувствовал, что что-то поменялось. Потемнело. В окно дохнуло тяжелой влагой, и очень близко небо беззвучно распороло наискось. И шарахнуло так, что зазвенели капельницы.
– Вам окно закрыть?
– Нет, что вы! Ни в коем случае!
– Как хотите… Скользя о собственный липкий живот, Матвей с хрустом выбрался из кровати. Чуть не упал, пытаясь дотянуться до пола – койка была высокой. Шатаясь побрел к окну. Пока дошел – почти ничего уже не было видно. Белесая грохочущая стена швыряла из стороны в сторону тополя и березы, будто гривы рок-музыкантов в разгар концерта, и, отскочив от подоконника, Матвея ударили в грудь несколько мелких градин… Тут его блаженство слегка прервалось: «Господи, я ведь сейчас сидел и спокойно ел. В двух шагах от трупа…». Он осторожно ощупал свои чувства, совесть и… не обнаружил ничего. Обернулся на ширму, и опять медленно повернулся к окну. Уперся ладонями в мокрый подоконник (уже понемногу начало лить на пол) и подставил лицо брызгам… «Прямо как тогда… тоже ведь поля за минуту видно не стало…». Вмиг промокшая джинсовая куртка стала тяжелой и угловатой. Прятаться тут, на опушке, под деревьями, было глупо. Молнии шарашили одна за другой, и накрыть могла любая. Этюдник вырывался из рук, гремели тюбики, и алюминиевые ножки удалось сложить только с третьей попытки. Значит что? Сидеть тут и ждать? А сколько ждать? Тогда через поле, в деревню. Ну что, Перун – поджаришь меня или нет? Взмахнув на плечо ремень этюдника, Матвей двинул через поле… Оно было неровное, все в ямах и колдобинах. Ноги месили и скользили, высоченная трава закручивалась от лодыжек до пояса… В общем, шел как спускаясь в реку, в их быструю и холодную Тверцу…
…Деревня неохотно показалась из-за пологого холма, и надо было одолеть еще полкилометра. Кроссовки раздулись и плевались водой на каждом шаге - сушить их теперь, не пересушить… Молнии, вроде как, ослабли и ушли сверкать далеко вперед, но дождь стал только плотнее. И потому, войдя в деревню, Матвей, с безнадежно залитым лицом, не разглядел огроменную лужу, бывшую еще два часа назад большой и знакомой ямой. Ухнул в нее по колено, заскользил и упал уже окончательно. Этюдник радостно окунулся вместе с ним. Плюясь и стыдливо матерясь, он, на карачках, попытался выбраться… и не смог.
– Руку давай! – выстрелил сквозь дождевой грохот веселый звонкий голос. Он вслепую выбросил вперед ладонь и ее сжала другая – маленькая, но цепкая. И неслабо так потянула за собой. Еще полулежа Матвей разглядел зеленоватые резиновые сапоги. Засучив ногами он, наконец, сумел распрямиться. Кто перед ним стоял он толком не понял. Фигура в дождевике уже была к нему спиной, и тянула в сторону избы – самой первой на краю Бабьего.
– Давай-давай! Шевелись! Дождюга не скоро кончится…
Шатаясь и дребезжа этюдником, из которого вытекали целые потоки, Матвей покорно следовал за спасителем. Точнее – спасительницей. Было уже понятно, что это женщина…
– Давай вон, пролезай…
Заскрипели половицы, дохнуло старым деревом и дребезг дождя переместился с земли на крышу сеней, став еще тверже и сильней. Ручьи потекли с куртки и штанов на пол.
– Бросай тут свою коробку. Э! Ну-ка, стой тут! Погоди…
Ему под ноги шлепнулась половая тряпка.
– Вот, постой тут малость, обтопчись.
Матвей затопал, хотя толку от этого было немного. Прошуршал дождевик, и перед ним возникла совсем еще молодая, но крупная девица. Насмешливо смотрела на него, вытирая руки вафельным полотенцем. Уже в тапочках. Куда делись сапоги - неясно.