– Ну, чего уставился? Обтек?
– Да не очень пока…
– Ладно, проползай.
Резко развернувшись, махнула толстой косой, и вошла в дом…
– Ма-а-ам! Глянь кого привела!
Матвей осторожно перешагнул порог и его сразу обволок резкий запах трав. Они тут висели повсюду – на стенах, на потолке. На круглом столе, посреди комнаты, тоже лежали свежесрезанные веники. А еще пахло грибами. Жареными…
– Сейчас, накормим, не боись! – усмехнулась она и Матвей, наконец, разглядел ее в оранжевом мягком мареве. Под потолком висел старый абажур.
Красивая? Ну, не то чтобы… Милая. В один рост с ним. И глаза какие-то… то ли карие, то ли зеленые. Даже не очень большие, обычные. Только… будто иногда желтоватой искоркой стреляют. Или нет?
Открылась дверь в другую комнату, и выглянула маленькая женщина неясного возраста. Лицо доброе, заинтересованное:
– Здрасьте, милости просим. А вы…
– Добрый день, извините что так… Меня зовут…
– Да знаем, знаем, – рассмеялась девица, – все уж знают! Матвей ты.
– А откуда?... Впрочем, что я...
– А то! Как Шустрова из твоего тарантаса вылезла, да баулы в дом поперла, так все уже всё и знали, – она опять засмеялась.
– Извините, как Вас…
– Света я. Это мама моя, Людмила… Петровна… – она быстро на нее взглянула и почему-то потупилась, но улыбнулась, – примете чего с дороги? Настоечка голубичная есть…
– Э-мм… Да спасибо, я сейчас не пью…
– Да глоток всего, чтоб согреться.
– Ну… давайте…
Зазвенел гранеными стеклами старый буфет, стукнув легла на стол хрустальная пробка графина, по скатерти разлеглись тарелки-вилки и еще сильнее запахло грибами: «С утреца сегодня собрала. Хорошо они в этом году на Пономарях поднялись. Которую неделю уже радуют»…
…Куртка, понятное дело, еще не просохла, и штаны тоже, но уже было пора. Зачинались сумерки, и дождь почти не стучал. Ходики только постукивали над плитой.
– Спасибо, извините. Пойду я. Наташа, наверно, уже беспокоится.
– Да понятно, понятно, – сказала Людмила Петровна, ставя тарелки в сушилку, – привет ей передавайте…
– А знаете, – почему-то перейдя на «вы» вдруг сказала Светлана, – там, где Шустровы живут, когда-то моя прапрабабка жила. Никто уж ее не помнит. Только слухи странные о ней ходили… Услышите еще.
– Это да, – подтвердила ее мама, – я тоже мало что знаю. Только вот от нее привычка передалась – травы всякие собирать. Да болячки лечить. Вот и собираем.
У Матвея что-то кольнуло в гортани, но он не нашелся что сказать. Начал неуклюже собираться… Света вышла провожать. Смотрела на него уже не так задорно. Даже немножко грустно.
– Уедете ведь скоро?
– Ну да, работа скоро начнется.
– Ну, хоть перед отъездом загляните.
– Обязательно. Спасибо. Грибы шикарные были.
– Да ладно вам… – как-будто даже немного сердито ответила она. Или показалось?
Он пошел по раскисшей дороге, подбрасывая этюдник на плече. И вдруг немного запнулся. Так, словно кто веревку под ногами натянул. Не упал, но удивился. Обернулся. Света все еще стояла у калитки, но в сумерках было ее уже не различить – только контур. И там, где должны быть глаза, вроде тихо вспыхнули и погасли два бледных пятнышка. Или нет? Наверно показалось. Вон, уже и небо немного расчистилось. И звездочки медленно разгорались. Конечно, показалось… Скрипнула калитка и контур растворился в темно-синем сумраке…
…Тетя Наташа матом не пользовалась, во всяком случае при Матвее. Но сейчас она представила весь свой словарный запас, вкупе с кухонной тряпкой по морде:
– Ты совсем …, … ты этакий!?!? Ты меня до усрачки напугал!!! Кто так делает!?!? Ты хоть знаешь, что у нас тут стая волчья бегает? А!? И косточек бы не оставили!!! Марш, есть садись, долбо.. несчастный!
Но Матвей только с любовью смотрел на нее.
– Спасибо, тетя Наташа, меня тут уже покормили.
– Это кто же, интересно?
– Да эти, на краю… Света и Людмила.
Наташа вдруг притихла и села на табуретку. И странно на него посмотрела. Испуганно что ли.
– Мишкины, значит…
– Да я забыл фамилию спросить… Привет Вам передавали…
– Ну да, они… Что про меня говорили?
– Да, вроде, ничего…
– А про дом наш?
– Тоже ничего, – разумно сказал Матвей.
– Ну, ладно… Уж как же, конечно, скажут они… Давай, садись, кушай…
Дождь закончился. Тополя и березы перестали размахивать своими космами, и в палату стала возвращаться смертоносная духота. Пот висел на бровях, стекая в глаза. За спиной снова открылась дверь палаты, опять вошли сестра с санитаркой. Отпустили тормоза у койки и потащили ее вон. Что-то звякнуло: «Тише ты, не урони». Матвей не оборачивался. Через десять минут на той же койке привезли нового. Тоже подключали к аппаратам, и тоже были хрипы и булькание…