— Нельзя забрать то, чего нет, — ответила ему девочка в белом платье, играя сапфирами. — Как ты думаешь, почему он, — Смерть ткнула пальцем в мрачно внимающего их разговору Дьявола, — почему он, такой могучий, и такой страшный, не забрал у Хоня душу? Все очень просто — их у него нет. Ни души, ни жизни. Они увяли, рассыпались, умерли, пустым семенем упали на землю. Нельзя отнять то, чего нет, а может, никогда и не было, — девочка вглядывалась вдаль. Хонь медленно, словно плуг, полз по земле, оставляя за собой глубокую борону.
— Но зачем, зачем он это делает? — прошипел Ангел. — Зачем он столько потерял, почему так стремиться сюда?
— Не знаю, — пожала плечами Смерть. — Я ведь не Б-г. Да и вы оба — тоже.
— Но мы не можем его остановить! — обреченной чайкой крикнул Ангел. — Что же теперь делать?
— Ждать, — поежилась Смерть. И уставилась на приближавшегося Хоня.
Хонь чувствовал их, ощущал всем выжженным телом, как сверлят в нем дыры глаза трех незримых стражей. Они стояли и смотрели, как Хонь, оставляя за собой кровавый след, страшный Хонь, с огромными гнойниками вместо глаз, в содранной с живого медведя шкуре, без ног, старый и немощный, Хонь, 33 лет от роду, и полувека наказанья, Хонь, на которого оборачивались девушки, а теперь побоялся бы смотреть и слепой, как Хонь, неумолимый и беспощадный, сорвал цветок. Сорвал — и прижал к груди. Хонь, мертвый Хонь, лежал и улыбался звездам. Чему — не знали даже Стражи, склонившиеся над ним. Ведь, вопреки всеобщему мнению, быть всемогущим практически невозможно.
Где-то далеко, в маленьком домике на краю леса, впервые за много лет чему-то невидимому улыбнулась выцветшая, убитая горем, но все еще прекрасная и молодая женщина. И где-то в глубине дома открыл глаза и заплакал ребенок. Женщина встрепенулась, и, не веря своим ушам, бросилась в дальнюю комнату. У ребенка были небесно-голубые глаза, и черная копна волос. Еще он очень хотел есть.
Ангел Зорик
Ангел Зорик споткнулся мимо неба и упал на землю. Он отряхнулся, поправил крылья и хвост, оглянулся по сторонам. По сторонам было тихо, лишь злые помойные кошки да старушки с сумками-тележками нарушали мировую гармонию.
— Чего расселся? — грубо спросил Зорика чей-то хриплый голос.
— Где хочу, там и сижу! В глаз хочешь? — быстро среагировал ангел: он слышал, что на Земле следует быть наглым.
— И чем ты мне в глаз дашь? Крылом? — усмехнулся небритый мужик в спортивной шапочке и засаленном пиджаке. Носом он был похож на маяк острова Борнео: такой же выдающийся и такой же сияющий.
— Найду чем, — обиделся Зорик. — Мы, ангелы, очень, знаешь ли, сообразительные.
— Насчет того, как в глаз дать? — хмыкнул мужик.
— И насчет этого тоже! — ангел воинственно распушил перья.
— Молодой, да из ранних, значит, — мужик пробежался пальцами по клавишам аккордеона: тихая музыка ветра бесшабашно смешалась с безумным городским шансоном. Резко прервался, спросил: — Давно оттуда? — и ткнул пальцем в небо.
— Только что, — Зорик опал, словно лист клена, неотвратимо.
— Тогда надолго, — выдохнул мужик и с тоской посмотрел в Небеса. Свинцовыми утренними облаками молчали они. — Падать легко. Вот обратно — сложно.
Двор-колодец вздохнул весной. Зорик и мужик-носмаяк Борнео ответили ему тем же.
— Интересно, а мне дадут аккордеон? — со странной тоской в голосе спросил ангел Зорик.
— Всенепременно! — ответил ему старый ангел. И, обнявшись, они, сизый голубь и пошарпанный аккордеонист, побрели смотреть на Залив. Там сегодня небо давало Баха.
Зеленый снег
Леня сидел на сером граните Казанского собора и пил пиво. Санька, в белой дутой куртке с большими карманами, молча сидела, поджав ногу, и курила длинную тонкую сигарету. По Невскому торопливыми огненными муравьями неслись машины.
— Бутылочку не дадите? — спросил чей-то добрый, пьяненький голос. Ленька посмотрел вниз. Там стоял Ангел.
Ангел был небрит и простужен. Плохонькое черное пальто болталось на нем, как на вешалке, плохо прикрывая волочащиеся по земле крылья, а вязаная дырявая шапка почти не защищала от странного холода этой нетипично теплой зимы.
— Вы Ангел? — спросила Санька.
— Yes, — вежливо ответил ей Ангел: в его голосе ощущались бессмертная интеллигентность и оксфордский акцент. — Пивка допить оставьте, пожалуйста, — льстиво добавил он.
Ленька молча протянул ему бутылку. Ангел жадно высосал ее до дна. Затем положил в необъятных размеров пластиковый мешок. Там тихо звякнуло.