— Э-э, брат, — хитро подмигнул бригадир, разливая разведенный спирт в кружки. — Он у нас, свет-то, ученый. Когда надо, сам тухнет.
— И когда не надо… — добавил Мартынок.
— Халим! — шумнул Дед в темноту. — Давай с нами. — И подтолкнул бригадира: — Что же ты, зови.
Василий Афанасьевич безнадежно махнул рукой и лениво позвал:
— Халим, давай, а то у нас кондер стынет…
— Я свой съел, — скрипнул простуженным голосом Халим.
— С нами, за урожай! — хитро сощурил глаза Дед.
— Посеять еще надо, — прохрипел Викулов.
— А-а! — нетерпеливо поднял свою кружку бригадир. — Пустое дело. Поехали…
Выпили и молча принялись за кондер. Только Оля задержала свою кружку, и лицо ее вдруг словно окаменело. Отвернулась, ладонью свободной руки вытерла глаза и прошептала:
— За Ивана Матвеевича, мужа мово… — И губы ее мелко задрожали.
— А ты чего же, секретарь? — повернулся Дед в нашу сторону. — Или комсомольцам не положено?
— Да нет, Николай Иванович, мы вот тут с ребятами уже за чай принялись. Да и что ж разорять вас.
— По доброму-то времени, — погрустнел Дед, — все не так надо. Праздник бы ребятам устроить по такому случаю.
— А сегодня и так ужин праздничный, — обиженно отозвался бригадир. — Ты думаешь, Николай Иванович, кондер мы каждый день здесь едим? А в этот почти полбутылки постного масла Оля вбухала.
— Ничего я не думаю, Василий, знаю все лучше тебя, а хочется ребят отметить. Им бы с тетрадками, книжками… а они вот здесь…
И вдруг, вскинув голову, резко выкрикнул:
— Валюша, а Валюша, скажи мне как комсомольский секретарь и колхозный бухгалтер, можем ли мы хлопцам по литру молока в день выдавать?
— Как секретарь скажу, Николай Иванович, давно надо, — бойко ответила Валька, — а вот как бухгалтер…
— Ну, хоть завтра-то, — прервал ее Дед, — мы сможем этим орлам по литру?
— Тогда придется кому-то меньше выписать, — вздохнула Валька, — у огородников срежем.
— Опять у огородников, — простонал, как от зубной боли, Дед. — Мне уже там нельзя показываться. Ну, да черт с ними! Они небось уже редиску первую трескают, а в кладовую только лук зеленый сдают. Режь!
Покончив с чаем, а вернее, с кипятком, заваренным сильно пережаренным и потолченным в ступе ячменем (и конечно, без сахара), мы побрели к землянке. Гриша поднял свои костыли, о чем-то пошептался с Николаем Ивановичем — видно, договорился, когда он завтра уедет из бригады, — и легко попрыгал за нами.
— Давайте ляжем на дворе? — предложил я, надеясь, что не все ребята согласятся и тогда мы с Васькой сможем поговорить с Гришей.
Появление Гриши всегда было праздником. Мы ждали его, как ждут самого дорогого человека. И хотя он почти наш ровесник (Васька младше его только на два года, а я — на три), для нас Гриша был личностью особой. У него были ордена Отечественной войны I степени и Красного Знамени — не на ленточке, а на винте.
Гриша не всегда носил свои ордена, а сегодня надел; понимал, что они для нас значат.
Мы вынесли из землянки свои замасленные тюфяки, большое Васькино одеяло, а вместо подушек каждый прихватил телогрейку. Долго трясли свою постель, стараясь вытряхнуть блох. Эти паразиты были нашим несчастьем. Трясли постель до одури, хотя и знали, что, как только ляжем, уже через полчаса твари обязательно будут скакать.
Гриша лег между мной и Васькой, но одеяла хватило еще и на Шурку Быкодерова и Славку Воловика. Гриша начал расспрашивать, как мы живем, а мы все ждали его рассказа о том, как он ходил в разведку, как его ранило. И поэтому, когда Шурка вдруг начал говорить о делах в бригаде, я толкнул его в бок. Но он, ничего не поняв, отодвинулся от меня и, приподнявшись на локте, невозмутимо продолжал:
— Знаешь, начали пахать на третьем поле. Жуть, там окоп на окопе, да такие, что не обойдешь и не объедешь. Одна траншея так метров на триста тянется. А кругом такие ямины от блиндажей, их и зарыть нельзя. Не поле, а одни объезды.
— А сколько уже вспахали?
— Да только начали, вчера гоны отбивали.
— А всего уже сколько?
— Сто тридцать гектаров на сегодня, — ответил я и тут же вспомнил: как же это сегодня Василий Афанасьевич не проводил свою летучку? Наверно, завтра утром спохватится и начнет шуметь на меня: «Почему не доложил? Сколько вспахано?»
А Шурка все еще разглагольствовал.
— Пашем, а толку что? Видно, все пойдет под пары. Сеять-то нечем. А если и придут семена, так когда это будет и что тогда может вырасти?