Мне опять стало жарко. Столько надрывались у этих тракторов, мерзли, голодали, выколачивали гектары по соткам, а тут одним росчерком пера все перевернулось… Уж как мы с бригадиром искали, куда бы списать недостающее горючее, а до такой штуки не додумались. Василий Афанасьевич, конечно, знал об этих категориях трудностей. Да мы и так ставили в отчете больше, чем она на самом деле была. Но чтобы вот эдак — смотреть на черное и говорить белое… Извините…
— Ты чего, Андрей Николаевич, — насмешливо спросил Сиволобов. — Запутался в трех соснах?
— Запутался…
— Давай посмотрим, что ты здесь нарисовал.
— Да нет, я уж сам как-нибудь…
— Ну, ну, давай. — И главбух отвернулся.
Переписывать второй акт я не стал. Получалось беспардонное надувательство. Мы обманывали колхоз. Он должен будет сдавать зерно государству и платить нам, трактористам, за работу, которую мы не делали.
— Как же это так? — спросил я у Сиволобова.
Он неторопливо стащил с переносицы очки и молча уколол меня острым, точно шило, взглядом.
— Ты что, действительно не понимаешь или дураком прикидываешься, ты же эмтээсовский?
Теперь в глазах старика, кроме злости, было еще любопытство.
— Ты что ж думаешь, Андрей Николаевич, один ты честный, справедливый, а другие обманщики?
— Ничего я не думаю…
— Нет, думаешь, вижу по глазам. И напрасно! Хотя и некогда мне с тобою долгие разговоры водить, но давай разберемся. Ты считаешь, что мы обманываем колхоз? А кому от этого выгода? Мне? Или вот им? — он кивнул на женщин. — Мы получаем зарплату и карточки. Значит, нет! Выгода прежде всего государству. А о ком мы сейчас прежде всего должны думать, скажи мне? О ком? Ты, наверное, комсомолец?
— Комсомолец, но…
— Погоди, — предостерегающе поднял он руку, — не лезь поперед батька… Давай теперь посмотрим, кто еще от этого в выигрыше.
— Трактористы…
— Соображаешь, — криво усмехнулся Сиволобов, — выходит, не такой уж ты дурак. А кто такие трактористы? Кто главная фигура в поле? И получает ли он за свой труд лишку? Ты думаешь, что здесь обман? — и ткнул он пальцем, как пикой, в акт. — А ты спроси у трактористов.
— Я спрошу у председателя.
Охота возражать у меня пропала. Я понял, что ничего не докажу. Мою подавленность Сиволобов понял по-своему и закончил доверительно:
— Эх, Андрей свет Николаевич, ты только начинаешь жить! А в ней, нескладной, не все по-писаному. Тут соображать надо. Ну, пожурит тебя малость председатель, так что из этого? Зато интересы государства отстоял, интересы МТС и своей бригады.
— Не надо бригаде никаких подачек.
— Какие подачки? И почему ты за всю бригаду говоришь? Давай кончать разговор. Меня работа ждет. — Он немного помолчал и равнодушно добавил: — Ваши гектары уже давно включены в общий отчет МТС.
— Хорошо… — отодвинул я от себя бумаги. — Подписывать все равно не буду.
Резким движением головы, словно хотел боднуть меня, Сиволобов стряхнул очки на переносицу и встал. Вперил в меня вопрошающий взгляд и вдруг, словно передумав, махнул рукой и вышел из-за стола.
— А-а, ладно, черт с тобой!..
Прошел к подоконнику и начал рыться в папках. Всем своим видом старик подчеркивал, что утратил всякий интерес к моей персоне. Выходило, мое несогласие никому не нужно. Я даже растерялся. С кипой бумаг в руках Сиволобов обошел меня, как люди обходят шкаф, и, склонившись над столом, стал говорить с сотрудницей. Потом, не поднимая головы, бросил мне:
— А акты ты оставь… Конечно, без своей подписи. Отчет переделаешь и привезешь через десять дней. Все.
Схватив полевую сумку, я кинулся к выходу.
— Привезет, да кто-то другой!
Ну и дед! Только бы выбраться из этого села. Ну и дед!
Селу, казалось, не было конца. Удивительно, как они похожи друг на друга, прифронтовые села, словно стаи общипанных птиц! С домов сорваны ставни, обшивка, и ни единого деревца, ни кустика. Все сожжено за зиму или увезено на строительство блиндажей на передовую. Некоторые дома разорены до самого фундамента.
Прифронтовые села как люди после страшного голода — кости да кожа. Улицы заросли травой. Люди сюда не вернулись. Села исчезли навсегда. Сотни лет стояли. Рождались, жили и умирали люди, а теперь ничего не стало, смела война. Не стало моего родного Ягодного, нет Елхов, Гавриловки, Питомника… Сколько их между Волгой и Доном? А сколько по всей стране?