Тогда, может быть, и не будет этих тревожных потерь. Никогда не соглашусь, что акселерация (о ней теперь много говорят и часто валят на нее все беды воспитания ребят) обязательно предполагает утрату чисто человеческих, нравственных качеств. Наверно, дети могут воспринимать и значительно больше информации, чем они получают даже в наш век. Все дело в том, на какую нравственную основу падает она. Это главное.
Я сравниваю мою юность с Андреевой. Иногда ловлю себя на мысли: почему так меня тянет к этому? Ведь далеко не всегда сравнения в мою пользу, но я не могу уйти от них. Молодость всегда молодость. И какой бы она трудной и горькой ни была, всегда самое лучшее и светлое время.
Вот почему мои мысли так часто убегают от юности сына к моей, туда, к лету сорок третьего.
…Сегодня солнце как только оторвалось от земли, так и начало жечь немилосердно. Бывают в наших краях такие дни в середине лета, когда на улицу нельзя показать и носа. Перед тобой в сотне метров дрожит и струится марево. Все предметы причудливо изломаны, расслоены, и создается иллюзия, что они плавятся, даже пар струится.
Из-под козырька засаленной кепки гляжу вверх, ищу спасительное облачко, но небо словно раскаленный свод печи. Кажется, плесни в него водой — и оно зашипит. Всего и поработали нынче часа два по холодку, на рассвете.
Пот я уже давно не вытираю — бесполезно. Из-под моей кепки течет и течет. Я ее то снимаю, то надеваю, побаиваюсь бригадира, да и себя жалко. Дня три назад приключилась такая чертовщина. До обеда вот в такой же солнцепек сидел на тракторе — и вдруг у меня все поплыло перед глазами. Хорошо, что успел выключить скорость.
Очнулся на земле. Лицо и грудь мокрые. Рядом тетя Домна, мать Васьки. Здесь же Вера Харламова. Они работают на лобогрейках, которые таскает мой трактор.
Я вскочил, но голова опять закружилась, и меня усадили в тень. Ерунда какая-то: ничего не болит, а устойчивости в ногах нет. Такое состояние, как будто долго кружился на карусели.
Когда подъехал Славка, я сидел, подперев колесо трактора, глупо улыбался своей немощи.
— Чего? — крикнул он, не глуша мотора.
— Загораю… — как можно бодрее ответил я и тут же почувствовал, что не могу говорить громко — болью отдает в голову.
К нему подошла Вера. Он через крыло трактора подался к ней. Что ему сказала Вера, я не слышал, но Славка вдруг с такой прытью соскочил на землю, что та опасливо посторонилась. Подбежав ко мне, он выпалил свое дурацкое:
— Чего?
Я не ответил.
— Интеллигенция, — приложил он свою руку к моему лбу. Немного постоял, потом дотронулся до своего лба и тут же добавил: — А, чепуха, пройдет!.. У меня было… Посиди немножко в тенечке, попей водички — как рукой…
— Я же ему говорю, — запричитала тетя Домна, — мыслимо ли на таком солнце весь день? Долблю: «Прикрой голову чем-нибудь!» — да где там!.. Умные слишком стали — вот и напекло.
С лобогреек поднялись две женщины. Лица их до самых глаз закутаны платком. В такую жару в поле все так покрываются.
— Дорогие мои бабоньки! — широко расставив руки, загородил Славка им дорогу. — Фронт ждет…
Через минуту его трактор взревел, заскрежетал, затарахтел на все голоса сцеп лобогреек. И скоро все потонуло в пыли. Пора было трогать и мне. Голова немного кружилась, но я поднялся.
В дальнем конце гона мой трактор остановил бригадир. Ему кто-то сказал, что случилось. Сначала он подошел к женщинам, поговорил с ними, а потом направился ко мне.
— Ты с этим не шути, парень, — строго начал он. — У тебя был солнечный удар. — Он снял с себя замасленную, видавшую виды кепку и, натянув ее мне на голову, добавил: — По-хорошему тебе надо бы до вечера в землянке полежать… Да некем подменить. Мне бежать надо, — кивнул в сторону горизонта, где маячил силуэт остановившегося трактора. — С обеда что-то прикипел к тому месту.
Это был трактор Мартынка. Но сейчас на нем работала Любка Доброва, наша новая трактористка из прицепщиков. Сам Мартынок неделю назад как уехал в город в военкомат, на перекомиссию, так и не вернулся в бригаду.
Три дня мы гадали, что с ним случилось. Призвать в армию вряд ли могли — рана его еще не зажила. Да и доходяга он такой, что не в армию, а скорее в госпиталь надо было отправить. А вот пойди же: вчера в бригаду пришла открытка с военным треугольным штемпелем — добился своего, опять в армии. «Хотя и не в настоящей армии, — пишет Мартынок, — а все же при военном деле». Устроился в санитарный поезд — братом милосердия возить с фронта раненых. Вот после этого и перевели из прицепщиков в трактористы Любку Доброву. Она первая в нашей бригаде женщина-трактористка.