Дождаться утра

И меня опять обдало той светлой, незамутненной радостью, которую я уже испытал сегодня от сознания своей причастности к этим умеющим работать и веселиться людям.

Гармонь зазвучала громче, и девушки сразу взяли тоном выше. Я услышал грудной голос нашей кашеварки Оли и тут же увидел ее, разгоряченную, немного неловкую. Лицо одновременно выражало и решимость посостязаться с молодыми, и сомнение: а как на это посмотрят люди? И тогда из дальнего угла комнаты бодро крикнул Василий Афанасьевич: «Давай, Олюша!»

Не ругай меня, мамаша,
Не бранися грозно.
Ты сама была такая,
Приходила поздно.

Ей тут же запальчиво ответила Люба Доброва:

Не ругай меня, мамаша,
Ты сама сповадила,
Приду рано, приду поздно,
По головке гладила.

Припевки словно выстреливали. Не успеет закончить одна, как тут же выпаливает другая.

Но когда еще раз пропела Оля, будто эхо покатилось по комнате, и все притихли, повернув головы к ней.

А что это за председатель?
А что это за сельсовет?
Сколько раз мы заявляли,
Ухажеров у нас нет.

Иван проиграл весь аккомпанемент под разноголосый смех и выкрики: «Давай, начальство, отвечай на критику снизу!» Иван начал заново; и только когда его гармонь подошла к двум последним музыкальным фразам, Валя Кохно вдруг спохватилась:

…В сельсовете разберут,
По миленочку дадут.

Она пела не так, как другие. Все выкрикивали свои припевки, а она пела немного задумчиво, растянуто. Создавалось впечатление, что Валя все время отстает от гармони.

Только сейчас начинаю догадываться, что в этом состязании песельниц есть свои правила и законы. Оказывается, одна предлагает тему, а другие должны отвечать.

Теперь очередь Веры:

Говорят, я боевая,
Но какой же это бой?
Отбивают миленочка
У меня, у боевой.

Валя тут же ей ответила:

Говорят, я боевая,
Боевая, но не я.
Вот Любаша боевая,
Отвечает за меня.

Вот тебе и Валюша-сухарь! Да она живее всех других.

Люба предложила новую тему:

Я на память посадила
Под окошком пять берез.
Это память того года,
Как вступали мы в колхоз.

Валя поддержала подружку:

Ой, я то-о-опну ногою,
И прито-о-пну другой!
Чтобы милый был хороший
И в колхозе, и со мной.

Меня поражала быстрота реакции девчат. Ни минуты промедления. Только одна запевает, а две-три уже готовы ей ответить.

Пошла новая тема разухабистых, задорных частушек про Семеновну. Ее предложила Оля:

Ой, мотор гудит,
Самолет летит!
А Семеновна
За рулем сидит.

Валя ответила:

Самолет летит
Из Америки.
А Семеновна
Ест вареники.

Каждую припевку покрывал смех, и Ивану в ожидании тишины приходилось часто проигрывать музыкальную паузу. Получалось, что смеялись мы тоже под аккомпанемент его гармони.

Темп нарастал. Иван, еще ниже склонив свою крупную голову на мехи гармони, сыпал все чаще и чаще, словно он хотел в этой запальчивой гонке уйти вперед, оторвать малиновый перезвон гармони от девичьих голосов.

Но те ни на пядь не отпускали его, и только чаще меняли темы припевок.

Выбившийся из силы, Иван, наверно, хотел оборвать эту гонку и на мгновенье умолк, стряхивая со лба крупные капли пота. Но Валя продолжала петь.

— Помру, а не сдамся, — прохрипел Иван и вновь рванул мехи гармони.

Остались только двое: Вера и Валя. И по всему было видно, что они не собирались уступать друг другу. Их побледневшие лица выражали ту же решимость, с какой теперь играл Иван: «Умру, а не сдамся!»

…Припевки звенели как натянутые струны. В состязании двух не допускалось и малейшей паузы. Стоило хоть на мгновенье замешкаться кому-то, как гармонист должен тут же оборвать игру и объявить о победе одной и поражении другой.

— Нашла коса на камень, — шепнул мне на ухо Гриша, захваченный, как и все, единоборством девушек. — Ну дают, ну дают!..

Не успевала одна допеть последнюю фразу, как другая тут же подхватывала.

Валя:

Я надела все зеленое
И стою как елочка.
У какой-нибудь разини
Отобью миленочка.

Вера:

С неба звездочка упала
На косую линию.
Скоро милый мой запишет
На свою фамилию.