— Давай за их память. Добрые старики были…
— И за Ваську Попова.
— И за Ваську, — грустно добавил он.
Посидели, помолчали и от воспоминаний перешли к дням сегодняшним. Я смотрел на его руки. Сейчас он положил их обе рядом на стол перед собою, и я заметил, что правая, здоровая рука намного больше, а левая как будто чуть усохла. Видно, заметив мой взгляд, он сдернул их со стола.
— Нужно делать дело, — горячо бросил он и поспешно начал рассказывать, как в его совхозе в этом году на бросовой луговине между двумя оврагами старухи и старики пенсионеры вырастили лук. Да такой, что хозяйство получило двадцать тысяч чистой прибыли.
— А сейчас, — загорелись у него глаза, — я для этих своих дорогих стариков и старушек закладываю парники. И совхоз с февраля начнет торговать овощами…
Гриша даже вскочил из-за стола и хотел сейчас же повести меня на ту бросовую луговину, от какой «ни выпаса, ни сена» не было, а вот теперь они там «такое дело завернули».
Я смотрел на распалившегося, увлеченного своим делом человека. Предо мною был одержимый и решительный Завгороднев, и я стал угадывать в этом немолодом, лысеющем человеке того отчаянного и немножко шального паренька, какой, казалось, выветрился из моей памяти, а вот теперь легко возвращается ко мне, сливаясь с теперешним Григорием Кузьмичом Завгородневым, против которого я вначале протестовал, а теперь все больше и больше свыкался.
— Ладно, — немного поостыв, бросил он, — покажу завтра. Все хозяйство покажу. Мы тут много затеваем. Дай срок только…
Гриша сел напротив, с другой стороны стола, и начал подробно и увлеченно рассказывать, что они «затевают» в своем хозяйстве. Понизив голос почти до шепота, он доверительно сказал:
— Мы хотим не только догнать, но и обойти по экономическим показателям совхоз «Зеленовский». А он лучший в районе. Вот задача у нас какая на сегодняшний день.
Говорили торопливо, как будто боялись, что вот сейчас кто-то прервет нашу беседу. А мы еще не сказали друг другу ничего, а все только подступаем к тому главному разговору, какой должен обязательно быть у друзей, проживших целую жизнь вдали. Нам еще столько надо спросить, услышать и узнать, что и ночи не хватит.
Вернулись мальчишки с улицы, где все еще раздавалось надсадное бренчание гитары и всполошенные выкрики и улюлюканье вместо песен. Игорь сразу пришел в дом, а Сашка, Вовка и Андрей стояли во дворе и шептались.
— Андрей уговаривает моих лечь в сарае на сене, — шепнул Гриша, — а они ему: «Там неудобно и жарко утром…» — И тут же крикнул ребятам: — Ложитесь, ложитесь, а солнце станет припекать, переберетесь в дом.
Ребята еще долго не могли угомониться. Гриша поднялся из-за стола и прикрикнул:
— Эй вы, молодежь! С вечера не уложишь, а утром не добудишься!
Я вспомнил, что вот так же беззлобно кричал на нас Василий Афанасьевич.
Гриша говорил о своих ребятах с какой-то затаенной улыбкой, нарочито сердито поругивал их, называл разбойниками, лентяями, вертопрахами — теми же словами, какими когда-то нас бранил бригадир. Его отцовские чувства мне были понятны. Я и сам бы не прочь вот так же покричать, приструнить своих детей. Но сейчас меня волновало другое. Что он думает о современной молодежи, посещают ли его те тревоги, которые все чаще заботят меня, часто ли он сравнивает жизнь сыновей со своей молодостью? Когда я ему выпалил все эти вопросы сразу, он как-то неопределенно замолчал, словно немного обиделся. И когда он вдруг заговорил, я еще долго не мог понять причину его раздражения.
— Ты не смотри на то, что поют они черт знает что и танцуют с вывертами. Я вон читал в одной книжке: когда появился вальс, старики точно так же рассуждали. Безнравственно, извращенные вкусы и всякое другое. Ты смотри в корень — есть что за душой или нет? А у нас уже модой стало ругать молодежь. И то им не нравится, и это не так. Распустились, разболтались. У нас этого не было, мы лучше…
— Я не из таких. Однако кое-что и меня тревожат.
— Что?
— Видишь, во мне, как ржавый гвоздь, торчит дурная привычка сравнивать. Сравниваю себя и Андрея, сравниваю нашу жизнь и их. И не всегда это сравнение в их пользу.
— А это оттого, что ты себя шибко любишь, — засмеялся Гриша.
— Напрасно шутишь, — прервал я его. — Дело-то серьезное. Я и сам вижу, что сегодняшняя молодежь не хуже той, к какой принадлежали мы. Скажу тебе больше: когда мне доводится слышать разносы молодежи, всегда вступаю в спор. И все же кое-что настораживает.
И я стал откровенно говорить другу о своих раздумьях и сомнениях.