Над притолокой низкого, похожего на дыру входа мелькнуло: «Здесь были мы с Клавой». О черт!
Впереди темнота.
Я сделал несколько осторожных шаркающих шагов. Зажег спичку. Артиллерийский погреб. Пусто. Стены выщерблены. Похоже — автоматными очередями.
Как быстро сгорают спички! Я подошел к дальней стене. На ней тоже что-то нацарапано. Опять «граффити»?
Я зажег спичку, наклонился и прочел:
«Здесь убит капитан Шевцов. 1942».
ВРЕМЯ БОЖЬИХ КОРОВОК
Не знаю, сумею ли объяснить зачем, но я делю время по-своему. Так уж привык.
Самая хорошая пора — Время трех звезд. Созвездие Ориона появляется в наших краях, когда холодает. Все остальные месяцы оно прячется за горами, закрывающими горизонт с севера. Вместе с тремя звездами «пояска Ориона» приходят свежесть и тишина.
Люблю эту пору.
И все остальное распадается на свои ломти. Середина лета, когда цветет розовыми метелочками ленкоранская акация, — Время божьих коровок. Их появляется великое множество. Особенно они любят кусты тамариска.
Лето в разгаре, по-прежнему жарко, но что-то уже надломилось в природе: начинается Время цикад. В эту пору кажется, будто мир полон цикад. С наступлением темноты их хор заглушает шум ветра и моря. Парочка цикад поселяется в иное лето и у меня дома. Поют ночи напролет. Печально поют. Это заложено в них. Иначе петь не умеют. Но надолго их не хватает, удирают. Цикадам нужна трава, и, должно быть, они не любят табачного дыма.
Меня тоже иногда на что-то не хватает, и я тоже пытаюсь удрать. На Тарханкут. На Казантип. На Кара-Даг. На Арабатскую стрелку. Там до сих пор можно найти места, где безлюдно и тихо. Красота берегов там выступает в обличье не строгом даже, а жестоком, безжалостном. Там есть только самое необходимое: море, берег и небо. А в море — пусто, на берегу — голо, в небе — чисто.
На кустах было еще полно божьих коровок, и было еще так далеко до августовских штормов, когда при полном безветрии на море вдруг пошла складка за складкой размашистая, молчаливая зыбь: где-то работал шторм.
По беспокойству животных и птиц можно было ожидать — шторм приблизится, раскачает море по-настоящему и здесь, у Кара-Дага. И впрямь — с утра «пошла погода». В наших краях так называют непогоду.
Меня всегда поражала кажущаяся беспричинность, неоправданность непогоды. Вот и теперь: откуда и зачем она?
Ночью ветер усилился. Море грохотало. Стало ясно, что шторм продержится по крайней мере еще двое суток. Начался обычный трехдневный штормовой цикл. Приходилось удирать с Кара-Дага. А было здесь так славно, так легко.
Нигде я не видел столько летучих мышей. Днем они прячутся в расселинах скал и в гротах, облепляют стены, цепляются друг за друга. Некоторые из них, несмотря на крохотные размеры, ужасны и отвратительны. Сколько непонятной ярости, сколько беспричинной злости на их уродливых длинноухих мордочках!
Нигде я не видел стольких «чертогонов» — стрижей, никогда раньше не встречал так ловко охотящихся за рыбой огромных орланов и бесстрашно уходящих в морскую глубь ужей. Всякий раз уж возвращался на поверхность, держа в пасти еще бьющегося бычка. Глядя на это, я думал, что, пожалуй, больше всего на свете не хотел бы быть съеденным.
Ни от кого я не удирал с такой прытью, как от местного полоза — змеи воинственной, глупой, но, к счастью, безвредной.
Однако что вспоминать об этом — северо-восточный ветер с не по-летнему холодным дождем загнал все живое в норы, щели и гнезда. У меня же не было ни пристанища, ни дела. И я спросил себя: а чего ты, собственно, околачиваешься? Была ли у тебя вообще нужда отсиживаться здесь? Я сказал: не корчь из себя Будду, который для самосозерцания уединялся в пустынные места. И я решил уходить. Вдоль моря и — пока не надоест — пешком.
От Феодосии начинаются великолепные ракушечные пляжи. Для кого пляжи, а для кого просто берег. Утрамбованный прибоем берег, по которому легко идти. Кладбище ракушек, водорослей и медуз. У одних медуз платья были с модными фиолетовыми оборочками. У других оборочки были кокетливо-розовые. Третьи — скромницы — довольствовались платьями без оборочек. Из-под платьев выглядывали кружевные нижние юбки. В воде медузы были разными, но когда последняя волна выбрасывала их на песок и выворачивала наизнанку, у всех оказывались одинаковые грязновато-серые потроха.