Как ни трудно было (тяжелую глину строители курганов перемешивали с бутом, с валунами), молодцы добрались наконец до верхней плиты. Сдвинуть ее оказалось тоже нелегко, однако сдвинули. Открылась темная круглая дыра — из нее едва ощутимо пахнуло благовониями (или это только почудилось?) и затхлостью. Наверху тоже было темно, но здесь хоть светили звезды над головой, шелестела трава и было слышно, как печально вскрикнул заяц, настигнутый лисой. Там же, внизу, сгущалась абсолютная темень и почти ощутимо начинала клубиться, ворочаться в поисках выхода слежавшаяся за несколько веков тишина.
Была минута смятения — его нетрудно понять. Живым всегда неуютно рядом с мертвецами. Курган, кроме того, сам по себе таил угрозу. Внутри могла быть ловушка, западня, он мог быть заколдован. Не раз прежде случалось, что после такого ограбления вся шайка вдруг погибала от какой-нибудь страшной болезни: покойники мстили.
Вот тут-то понадобились многоопытность и цинизм старого человека. Вожак сплюнул в дыру и вслед за тем бросил туда конец веревки: «Мне, что ли, опять лезть?»
И тогда тот, второй, задиристый и настырный, оттолкнул вожака: хватит, мол, покуражился, а теперь отойди в сторонку. А может, совсем и не так это было, но только что на вершине кургана стояли пятеро, а теперь остались вчетвером — один уже скользит вниз по веревке навстречу растревоженной тишине.
И вот под ногами массивная крышка саркофага, высеченная из глыбы известняка. Нет, самому острому взгляду не пробиться сквозь такую темень. Наконец выкрешен огонь и можно оглядеться. Что это? Черепки и стекляшки? К черту их, чтобы не мешали… А сверху слышится: «Ну как — живой еще?» «Живой. Уж тебя-то, старая собака, наверняка переживу…»
Одному крышку саркофага не сдвинуть, а звать на помощь не годится: подумают — испугался. А что если накинуть петлю на этот выступ?
«Тяните!»
Веревка напряглась и зазвенела, как тетива. Выдержит ли? Плита шевельнулась и чуть подалась вверх. Так. Теперь нужно в щель подложить камень и основательней затянуть петлю.
Когда крышка саркофага достаточно приподнялась, а веревка была надежно закреплена наверху, человек со светильником полез в каменный гроб. Мешок для добычи, привязанный к другой веревке, он взял с собой. Что значит опыт! Все предусмотрено. Когда урожай будет собран, с ним не придется возиться в темноте. Крикни — и мешок уплывет наверх…
Те, остальные, еще раздумывали и гадали, что их ждет, а этот, молодой и настырный, видел: не так уж и густо, однако есть кое-что. Сам покойник превратился в прах. Не то что разглядывать, а даже просто замечать эти останки не хотелось. Диадема, золотая цепь, браслеты, рукоять меча… Массивный перстень с камнем сунул не в мешок, а за пазуху. При дележке нужно, само собой, выторговать большую, чем обычно, долю, а это — сверх всего. Никто и знать не будет. А что, если старая собака велит обыскать? Нет уж, теперь у него это не выйдет.
А наверху нетерпеливо ждали четверо. Неподалеку в лощине паслись стреноженные кони. Следовало послать кого-нибудь к ним: собрать, распутать, подтянуть подпруги — нужно спешить, скоро начнет светать, но старик знал: бесполезно посылать, никто сейчас не уйдет. И он только передвинул наперед висевший на поясе нож. Передвинул так просто, еще ни о чем не думая. Чтоб было удобней.
Скрипела, покряхтывала старая груша под навалившейся на нее тяжестью. К ее корявому комлю привязана веревка, которой приподняли плиту саркофага. Этот сопляк там, внизу, конечно, не догадался поставить для надежности подпорку под плиту. Привыкли, что всегда о них кто-то заботится. А может, и нечего было подставить.
Однако долго он возится. Старик вглядывался в темноту склепа, лишь чуть-чуть тронутую тусклым светом, пробившимся из-под крышки саркофага. Сколько таких склепов повидал он на своем веку, а все беден. Вот и теперь добычу придется отдать скупщику краденого за бесценок. А что будет дальше?
Веревка, к которой привязан мешок, несколько раз дернулась: тяните, мол, дело сделано. Сейчас этот сукин сын вылезет из каменного гроба, потом поднимется наверх и начнет доказывать свои права… Чтоб тебе навеки там остаться!
Скрипнула старая груша. Зашевелился огонек далеко внизу, под тяжелой каменной плитой. И тут старик, безотчетно повинуясь внезапному порыву, ударил ножом по веревке, и без того до предела напряженной. Она щелкнула, как бич, взметнулась, как змея, отбивающаяся от собаки, и юркнула в подземелье.