— Был уверен, — с деланной серьезностью ответил Пастухов.
— То есть? — теперь уже по-настоящему удивилась она.
— А вы никогда не пытались, глядя на человека, представить, кто он и как его зовут?
— Кто он — пробовала и почти всегда ошибалась, как вы со мной. Что это у вас художницы на уме?.. — Она спросила лукаво, с растяжкой, явно намекая на Даму Треф и давая возможность сказать что-нибудь в ответ, но Пастухов предпочел пренебречь этой возможностью. — А угадывать, как зовут человека, по-моему, вообще пустое.
— Но я имею в виду другое. Не как зовут человека по паспорту, а как его д о л ж н ы были назвать.
— Не понимаю.
— Ну вот, например, я знаю женщину, которая терпеть не может свое имя Изабелла и просит, чтоб ее называли Наташей…
— А мне мое нравится. Никакая не Вероника, а просто Ника.
— Но вы совсем не победительница… Вы из тех, кого нужно брать за руку и вести…
— И снова ошиблись. Я знаете кто? Химик. Назло маме. Она хотела, чтобы я стала врачом.
— Назло?
— Ну во всяком случае — вопреки. В этом году закончила и собираюсь в аспирантуру.
— Все это хорошо, — сказал Олег, — а как быть с водой?
До источника было километра два, и при этом метров двести вниз по склону. Неужто и в самом деле переть на себе эти чертовы бидоны?
— Не пойму, зачем ты так хотел понравиться этим людям? — спросил Пастухов.
— Характер такой, — с некоторым раздражением ответил Олег. — Хочу, чтобы все меня любили. Жизнь заставляет. По идее, как должно быть? Каждый делает то, что ему положено. Мы должны исследовать памятник, а кто его должен охранять, когда нас нет? Они. Их территория. Заповедник. Кордоны. Егеря. Даже вертолеты летают — боятся пожаров. Ну и поглядывали бы. Прошу: поглядывайте. И закон этого требует. Там даже сказано: на землепользователей возлагается ответственность, и так далее, и тому подобное. А попробуй заставить их выполнять этот закон.
— Погоди, — сказал Пастухов, — а что может случиться?
— Чудак. Ты посмотри вокруг. Где мы? На самом краю яйлы. Рядом лес. Можно подойти — никто и не заметит. В войну самые партизанские места были. Я сам пешочком наведывался прошлой зимой, чтоб посмотреть, все ли в порядке, и никакие егеря не заметили. Опять-таки — возвышенность. Нас здесь не видно, а перед нами все как на ладони. И рядом дорога. Можно не только подойти, но и подъехать. С лопатами и кирками. В тот раз я, кстати, видел какие-то следы… А памятник — таврское это святилище — лежит как на блюдечке. Разграбить его — раз плюнуть. Глубина культурного слоя в пределах полуметра, и это давно уже не секрет… У некоторых людишек в городе уже видели кое-что о-о-очень похожее на наши находки…
— Неужто?..
— Да-да. Как к этому относиться? У меня сердце болит… Браконьерам-то плевать на все, кроме золота и серебра. Черепки, стекляшки и железки их не интересуют. В лучшем случае выбросят, а то и растопчут от злости. А тут попадаются фрагменты такого античного стекла!.. Да если и ничего не найдут, все равно насвинячат, нарушат слои, исказят картину.
— И ты…
— А я, поскольку ничего требовать не могу, прошу, молю и заискиваю: будьте добры, пожалуйста, ради бога — вы же видите, какой я хороший, какие все мы хорошие. Поглядывайте. По возможности дайте нам спокойно работать, а когда мы уйдем, все-таки поглядывайте, не оставьте своими милостями…
— А если без юродства? — сказал Пастухов. — А просто взять и написать в газету?
— Думал уже. Боюсь. Польза будет ли, неизвестно, а вред — точно. Одни — вроде сегодняшних гостей — обозлятся, а другим — браконьерам — сами дорогу укажем.
— Браконьеры, по тому, что ты говоришь, и так все знают, а эти — пусть злятся. Лишь бы дело делали…
— Не говори!
— А чего ты от них, собственно, хочешь?
— Чтобы осенью, когда мы уйдем, взяли территорию под охрану.
— А они?
— Говорят, что она и так охраняется.
— Ну.
— Пусть тогда подпишут акт — нам для спокойствия, им для большей ответственности.
— Акт — это ты сам придумал?
— Кой черт сам! Положено. С них взятки гладки, а с нас шкуру снимут, если случится что, а акта о передаче под охрану не будет.
— А они отказываются?
— Да все смешочками — тянут, увиливают. Я же говорю: территория и так, мол, охраняется… Нас толкают, по сути, на то, чтобы мы молчали, если даже тут и поработают грабители.
— Делают соучастниками грабителей?
— Не совсем так, но и так. Потому что все неприятности — на нас: не обеспечили охрану. А если не обеспечили, то можно ли доверить вести раскопки дальше?