Охватившее его желание было сильным и примитивным — «я Тарзан, а ты Джейн». Его плоть стала такой твердой, какой не бывала и в юности, когда он часами тискался на заднем сиденье автомобиля с девчонками, чьи лица и имена давно уже стерлись из его памяти.
В те дни Ари позволял тестостерону управлять своими поступками. Но даже тогда никогда не говорил женщине лживых слов и не давал пустых обещаний, которые не мог выполнить. Теперь же ему хотелось пообещать Пич весь мир.
Он оторвался от нее ровно настолько, чтобы перевести дыхание и обуздать свой слишком горячий пыл, взял за руку и увлек за собой на кровать.
— Надеюсь, когда-нибудь, когда ты будешь оглядываться на свою жизнь, ты сочтешь все, что делала с другими мужчинами, всего лишь вступлением.
— Не так уж много мне придется вспоминать. Их было всего двое.
Двое? Значит, кроме Герберта, был кто-то еще? Ари внезапно обнаружил, что ужасно ревнует.
— Всего двое? Как же это тебя миновала сексуальная революция? — Слова сорвались с его языка прежде, чем он успел его прикусить. Ну почему он все портит?
— Я была старшей дочерью. Не хотела ставить в неловкое положение отца, если мое имя появится на первой странице газет.
Ари поцеловал ее в лоб, в кончик носа, потом ущипнул губами за мочку уха.
— Знаю о Герберте. А кто был второй?
— Ланс Латроп, мой одноклассник.
Ари расстегивал пуговицы на спине ее блузки, одновременно целуя ее в бьющуюся жилку на шее.
— Латроп — это настоящее его имя?
— Да. И очень известное. У его родителей крупное состояние. Я была по уши влюблена в него три недели.
— Не слишком долго. Что случилось?
Она вздохнула:
— Ланс случился. Я умирала от желания побольше узнать о сексе. И он меня уважил. Это было ужасно.
Ари закончил расстегивать блузку, стянул ее с плеч и бросил на пол.
— Я рад.
— Не слишком милосердно с твоей стороны.
Он спустил с ее плеч бретельки бюстгальтера.
— Я тебя честно предупреждаю, во мне не остается ни капельки милосердия, когда речь заходит о тебе и других мужчинах.
— Эй, никак ты ревнуешь?
— Точно, черт побери, ревную к любому мужчине, который когда-либо смотрел на тебя. — Он расстегнул застежки ее бюстгальтера, и тот упал. Ее груди полностью соответствовали тому, что рисовалось в его воображении всякий раз, когда он глядел на нее. Он нагнул голову и попробовал их на вкус, пока его пальцы расстегивали пуговку, удерживающую ее юбку на талии. Потом встал и притянул ее к себе, позволяя юбке соскользнуть на пол. Нижняя шелковая юбка со свистящим шелестом последовала за ней.
— Господи, какая ты красивая! — хрипло произнес Ари.
— Боюсь, что разочарую тебя.
— Это тебе никак не удастся.
— Я не слишком хороша в постели.
— Кто тебе это сказал?
— Герберт.
Герберт — чертов кретин, мрачно подумал Ари. Если бы этот добрый доктор уже не отправился на тот свет, он бы с большой радостью показал ему дорогу. После всех его высказываний неудивительно, что Пич считает себя чуть ли не фригидной.
— Герберт так боялся микробов, что не…
— Что — что? — проворчал Ари.
— Не признавал французских поцелуев и не любил меня ниже талии.
Ари усмехнулся тому, как она деликатно выразилась. Пусть у Пич двое детей, но опыта у нее, как у школьницы. Его обрадовала мысль о том, что ему первому предстоит открыть ей восторги секса, свободного от предрассудков.
— Я люблю микробов — если они твои, — сказал Ари и, чтобы доказать это, стянул с нее трусики, и они полетели к остальным предметам туалета.
Пояс для чулок, охватывающий ее бедра, и черные чулки, прикрепленные к нему, делали ее невероятно эротичной. Они притягивали взор к кустику рыжевато-каштановых волос у основания бедер.
— Ты — персик. — Ари застонал от желания, потом упал на колени и зарылся лицом в эти курчавые волосы, наслаждаясь ее мускусным женским ароматом.
Пич ахнула от изумления. Она задрожала, а он целовал ее, потом пальцами и языком раздвинул похожие на лепестки складки кожи.
— Тебе нравится?
— «Нравится» — не то слово!
Он снова принялся ее ласкать, на этот раз сильнее.
— Ты хоть представляешь, насколько сексуальна?
— Я не так самонадеянна.
— Ты просто мечта.
Она и правда не имеет понятия о своем невероятном обаянии, думал Ари, пробуя на вкус ее женское естество.