ал бледные щеки Радмилы, чтобы ее губы разомкнулись, и влил красноватую жидкость в уста, эффект должен наступить не сразу, потому можно работать дальше. Следом колдун напоил девушку настоем из семи трав, он способен пригасить любую хворь в зачатке, но когда все так запустили… Драгомир сжал губы от злости. Как же противны предрассудки тупых обывателей, из-за их ханжества и трусости уходила из этого мира невинная душа, позови они его хоть неделю назад – все могло бы обернуться иначе. Красавица начинала потихоньку ворочаться, к тому моменту, как она очнется, неплохо бы сбить жар. Чародей подошел к оставленной на подоконнике кадке и смочил в ней кружевной платок, после окропив его масляной вытяжкой дягеля. Переступая через странное, невесть откуда пришедшее смятение, он стал обтирать ее белые руки, хрупкие забавные пальчики, явно не знавшие тяжкого труда. Почему так соромно? Уж сколько девиц он познал и ни разу не испытал стыда, касаясь самых сокровенных мест даже против их воли. Теперь же боязно было тронуть лишний раз, дабы не осквернить это светлое создание – «какая нежная, какая холеная, что же за напасть - тебе бы в жены к лучшему парубку, а ты…» Радмила не просыпалась, начинать колдовать, пока она не пришла в сознание нельзя, покуда человек без чувств, всякому худу проще попасть в его разум, а чары лишь откроют ходы. Драгомир бережно снял с больной одеяло и принялся обтирать ее голени и стопы, ласково водя платком по аккуратным ножкам. То и дело колдун тяжко вздыхал и горько качал головой – вдруг не разбудит. Как оно, выйти к трепещущим от страха родителям и сказать, чтобы прощались? Нет, негоже. Руки чародея задвигались увереннее – сейчас он не больше, чем лекарь, посему к черту стыдливые мысли. Он стал обтирать острые коленки красавицы, приподняв ее невесомый подол, то и дело отвлекаясь на то, чтобы дотянуться до ее лба, кажется, жар начинал спадать, на ее висках выступала испарина, падая прозрачными струйками в пшеничные завитки. Ветер стал завывать, а холодные капли застучали по отливам, Драгомир поднялся, чтобы закрыть ставни, а когда обернулся чуть не подскочил от счастья – панночка все же проснулась. Она распахнула густые светлые ресницы и спокойно, без страха глядела водянистыми серо-зелеными глазами на своего спасителя. -Хорошо хоть под дождь не попал, а то совсем бы день не заладился. Протянула белокурая девица и так мягко, так по-домашнему улыбнулась, что чародей не сразу нашелся, что ответить. Радмила была спокойна и излучала свет несмотря на то, что ей несомненно было больно. Ее аккуратный подбородок, чуть прижатый к шее, бархатные прикрытые веки, фигурный излом негустых бровей – все вызывало щемящие, но добрые чувства, похожие на тоску по дому или прошедшему детству. Было в ее облике нечто уютное и само собой разумеющееся, словно все на этом свете спокойно, не будет более потрясений и мир кругом как в нежной пене… которая вот-вот исчезнет от неловкого касания. -Ты о чем? -Зря ты приехал, Драгомир. Не удивляйся, я знаю твое имя. Проскакал тридцать верст, а зачем? Все напрасно, мне был недавно сон, где меня обнимало поле. Сейчас даже страх прошел, я так сильно заплутала… Панночка сомкнула очи и обмякла, снова впадая в беспамятство. «Заплутала? Ну конечно же она бредит». Колдун бросился к ее постели и осторожно, но крепко взял в руки ее лицо, от прикосновения девушка все же опять открыла глаза. -Только не засыпай. Раз тебе уже все равно – чего бы ни попытаться в последний раз, выкарабкаешься, так нам обоим будет славненько. -О деньгах не волнуйся, возьми там, в вазочке кошель, я на черный день откладывала и вот он настал. Мне уже ни к чему, бери. А маменьке с папенькой поклонись в пояс и скажи, что уже было поздно, и будто я не просыпалась вовсе. Но до ночи не выезжай из поселения, будет страшная непогода, вымокнешь как мышь, да и увязнуть недолго. Драгомир недоумевал, с чего вдруг купеческая дочь, сама, будучи у черты, так его жалеет. В голосе девицы струилась искренняя ласка, и ни капли презрения к безродному колдуну не проскользнуло в ее отношении. Такая мягкая, воздушная, беззащитная – кто же на нее навлек эту хворь, оторвать бы голову и скормить диким собакам! Пропадает ведь, чуяло сердце, пропадает, а ладони так и не желали отпрянуть от ее болезненно теплой кожи. -К черту деньги, родителей пожалей. Если так уж уверена, что скоро уйдешь, то какая разница, попытайся ко мне прислушаться. Уснешь за делом, без тяжких мыслей и в хорошей компании, а если все пойдет как надо… хочешь перо жар-птицы покажу? -Я пока не настолько умом тронулась, нет никакого пера… Она засмеялась, и будто не было сейчас лучшей услады для ушей, Драгомир по-прежнему не сводил с нее потерянного взгляда и боялся признаться себе в том, что и сам теперь ужасается смерти панночки. -Ох, Радмила, не спорь со мной. Вот придешь, проверишь, да поймешь, как проиграла. Вымолвил он, стремясь пробудить в ней задор. -И что тогда? -А тебе все расскажи… на то и жизнь живется, чтобы удивляться. Тебе еще время не пришло, если только зенки открыв начинаешь искать, куда бы пристроить любопытный носик. -Спасибо, что пришел. Я пока лежала одна правда плакала и себя жалела – вдруг снова помрачнела красавица, и ее взгляд сделался по-прежнему тусклым, она, не поворачивая голову, на ощупь нашла руку колдуна и по-детски доверчиво в нее вцепилась – Кости перестало ломить. Это ты помог? -Я, любезная, я, а скоро и вовсе вылечу, помяни мое слово. Ответил чародей, крепко сжав ее белые пальчики. Еще около часа прошло, прежде чем Радмилу перестал бить жар. Тогда Драгомир сел в изголовье кровати и уложил ее голову себе на колени. Он рисковал, ведь куда лучше умел рушить, чем строить – целительство не самая сильная сторона чародея, которого много лет учили убивать, в лучшем случае обороняться. Однако он был полон желания вытянуть панночку с того света, совершенно внезапно эта халтурка призванная спасти от голода превратилась в искреннюю цель, полностью занявшую сознание мрачного отшельника. -Ничего не бойся, Радмила, но если вдруг станет дурно, то скажи. -Ты уже делал это раньше? -Только на поле боя, я залечивал раны, но должно сработать и сейчас. Мне получалось остановить омертвление тканей, купировать заразу, твое тело также отравлено хворью и необходимо прервать ее разрастание. Девица кивнула, и Драгомир вознес руки над ее лицом на расстоянии пяди, спустя несколько секунд воздух под ними стал нагреваться. Несладко ей пришлось, ощущение было странным, неприятная щекотка, в груди что-то ухало, будто из тела пытались помаленьку вытягивать внутренности через шкуру, как бы странно это ни звучало, все внутри натягивалось кверху, и мурашки бегали по бледной коже, когда чародей водил ладонями над шеей, плечами, ребрами. Радмила тяжко вздыхала, но не противилась и не проронила ни единой слезы, она на самом деле смогла поверить своему странному спасителю. Спустя еще час Драгомир стал понимать, что выдыхается, тем не менее, больная стала куда реже кашлять и темные круги под глазами постепенно начинали исчезать. Тогда чародей вынул из портупеи узкую склянку с синей жидкостью и осушил ее до дна, он ощутил прилив сил и знал, что теперь долго еще сможет трудиться. Откуда такая уверенность? Тень не торгует бракованным товаром, а каждая такая бутылочка стоит ему недели жизни. Его васильковые очи таинственно засияли, не как звериные глаза, пылающие в отсветах, нет – в глубинах удивительной синевы плясали ярко-голубые искры, словно звезды на полночном небе, словно светлячки в старинной роще. Руки распалились еще сильнее и теперь с тройной силой могли врачевать, никогда прежде у Драгомира не получалось так хорошо пользоваться этим даром, скорее всего не хватало стремления, а сейчас будто на кон внезапно стала и его собственная жизнь. Когда стало смеркаться, чародей понял, что пора прерваться, на сегодня сделано достаточно. Все это время Радмила была в сознании, сперва он как мог отвлекал ее, пел с ней, просил рассказывать по памяти были и небылицы – только бы не уснула, но потом с радостью понял, что девица больше не впадает в беспамятство и может, а главное хочет не смыкать глаз. К вечеру произошло еще одно радостное изменение, нежная кожа красавицы полностью очистилась от пунцовых пятен и теперь на их месте оставались лишь едва заметные побледневшие точки. -Достаточно, продолжим завтра. Сказал он, утирая пот со лба. -Я не верю, Драгомир, все кто приходили к нам говорили, что я на смертном одре и уже ничего не поможет. Как у тебя это получилось? Не навредило ли это тебе? У всего есть своя цена… -А какое тебе дело, барынька? Даже если так. Кто я такой, чтобы равнять мою жизнь с твоей? Радмила обернулась и полными испуга глазами посмотрела на чародея, но ей не хватило сил, чтобы удержаться на локте и она неловко рухнула в подушки. Колдуну стало стыдно за свою провокацию, не время ее беспокоить… но значит панночка искренне волновалась за него? -Разве так можно? Причем здесь имена и звания? -Тише, Радмила, прости. Нет мне никакого вреда, я не знахарка-обманщица, которая брешет, будто на себя забирает хворь. Я устал, но высплюсь и буду как новенький. -Не вздумай ехать в ночь, Агриппина тебе комнату покажет, позови ее и я с ней поговорю. -Нет, не надо… -Назвал барынькой, так слушайся. Драгомир на пару мгновений даже вспылил, вот же упрямая и бесстрашная… а потом тотчас